Василий Надеждин — сын московского чиновника Дворцового управления, коллежского асессора, родственника архиепископа Анастасия (Грибановского). В 1910 году 15-летний Василий Надеждин окончил Заиконоспасское духовное училище, в 1916 году — Московскую духовную семинарию. Учась в семинарии, он на каникулы ездил в Холмскую губернию, где владыка Анастасий (Грибановский) был в то время епархиальным архиереем.
Летом 1916 года Василий уехал готовиться к экзаменам в Кишинев, куда был переведен владыка Анастасий. Осенью он поступил в Московскую духовную академию, занятия в которой из-за войны стали идти с перебоями; в конце ноября он был приглашен графом Александром Медемом в его имение в Хвалынском уезде Саратовской губернии преподавать Закон Божий его детям Федору и Софии.
В начале 1919 года духовная академия была закрыта большевиками.
В апреле 1919 года Василий Федорович женился и уехал в село Никольский Поим Чембарского уезда Пензенской губернии, где служил знакомый ему священник, и работал здесь до 1921 года учителем в школе. В марте 1921 года он с семьей переехал ближе к Москве, устроившись счетоводом в построечном управлении узкоколейки в Орехово-Зуеве.
24 июня 1921 года был рукоположен во диакона, а 26 июня — во священника к Никольскому храму у Соломенной Сторожки в Москве, построенному в начале XX века.
О. Василий был очень добрым, веселым человеком и увлекательным собеседником. Худой, подвижный, держался прямо, с достоинством, говорил небыстро, задушевно, тихо, мысли его всегда были ясны, просты и точны. Речь его была образной, живой, убедительной, его проповеди собирали много прихожан.
Дочь священномученика Владимира Амбарцумова писала: «В храм ходили разные люди, но… состав приходской общины прежде всего определялся близостью Петровско-Разумовской академии. Когда после революции было запрещено преподавание в школах Закона Божия и в Петровско-Разумовской академии закрыли храм, группа ее профессоров и преподавателей обратилась к настоятелю храма Святителя Николая [священнику Василию Надеждину] с просьбой заняться религиозно-нравственным воспитанием их детей… Отец Василий живо откликнулся на просьбу профессоров академии. Он создал… молодежный хор, поющий на правом клиросе храма… учил девушек и юношей не только церковному пению, но и церковной службе, разбирал основные вопросы вероучения, ходил с ними и на концерты классической музыки, читал и обсуждал литературные произведения. Для маленьких детей в доме отца Василия обязательно проводились запрещенные тогда рождественские елки. Отец Василий был прекрасным проповедником. Его любимое время для проповедей было в субботу на утрене после шестопсалмия… Он не отшлифовывал своих проповедей, но говорил живо и убежденно, часто выступая против безверия».
О.Василий занимался с детьми некоторых прихожан предметами начальной школы и Законом Божиим (группа вместо школы) на дому у прихожанина Клушанцева И.П. Новым властям это, понятно, не нравилось. Милиция изгнала его из дома на Дачном проезде, где он жил с большой семьей. О.Василию пришлось снять чулан на Лихоборских буграх.
В октябре 1927 года отец Василий получил документ об окончании Московской духовной академии по первому разряду со степенью кандидата богословия, в котором поставили свои подписи еще не арестованные тогда профессора духовной академии, включая проректора протоиерея Владимира Страхова.
В 1928 году у отца Василия обнаружилось заболевание туберкулезом, и он был вынужден уехать в Башкирию для лечения кумысом. Во время его отсутствия в Никольском храме служил по его просьбе священник Владимир Амбарцумов.
Вернувшись в Москву, отец Василий в связи со все усиливающимися гонениями стал реже говорить проповеди; милиция запретила ему появляться в доме, где жила его семья, и священник снял угол на квартире своей духовной дочери, куда к нему приезжала супруга, стараясь, чтобы и эти визиты остались незамеченными для властей.
28 октября 1928 года о. Василий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму в Москве. Жена осталась с четырмя детьми, пятый сын родился после смерти о. Василия. Священника обвинили в том, что он «организовал кружок христианской молодежи, работой которого и руководил, воспитывая молодежь в тенденциозно-антисоветском направлении».
1 ноября следователь допросил священника. Он назвал, что именно интересует следствие, и отец Василий сказал: «О близкой ко мне молодежи могу сказать следующее: пришла ко мне она сама. Все лица, впоследствии бывавшие у меня, были связаны между собой еще школой, где они вместе учились. Вероятно, поэтому они также всей группой и перешли ко мне. У меня в церкви эта молодежь пела в хоре. Сама молодежь была неактивна в изучении хотя бы церковной истории, поэтому я сам читал им иногда на темы по истории Церкви выдержки из церковных писателей Болотова и Лебедева, читал им некоторые подлинники сочинений церковных писателей (Василия Великого, Григория Богослова и других).
Делал доклад о впечатлениях от моей поездки в Саровскую пустынь, о тех сказаниях, которые связаны с Дивеевым монастырем и Серафимом Саровским…
Были у меня беседы, посвященные юбилеям Первого Вселенского Собора, Григория Богослова и Василия Великого. Собственно, проповедь в церкви была по этим вопросам, а дома молодежи я читал только некоторые документы той эпохи.
Специальных вопросов по поводу существующего социального порядка и по поводу отдельных моментов взаимоотношения Церкви и государства, равно и чисто политических вопросов, мы никогда не обсуждали. Последние, то есть политические вопросы, иногда только, и то вскользь, в обывательском разрезе, трактовались у нас; говорили, например, что жестока политика власти по отношению к детям лишенцев и к лишенцам вообще… В вопросах об арестах церковников я придерживаюсь той точки зрения, что трудно провести грань между церковным и антисоветским и что поэтому со стороны власти возможны перегибы…
Молодежь у меня принимает участие в церковных делах с 1921 года. Всего у меня не больше десяти человек…
Когда у нас затрагивался вопрос об исповедничестве, то есть о возможности примирения верующих с окружающими условиями, то здесь я проводил такую точку зрения: есть пределы (для каждого различные), в которых каждый христианин может примиряться с окружающей его нехристианской действительностью; при нарушении этих пределов он должен уже примириться с возможностью и неприятных для него лично изменений условий его жизни, иначе он не есть христианин. Христианином надо быть не только по имени«.
О. Василий встретился в тюрьме со священником Сергием Мечевым. Беседа между ними продолжалась несколько часов и была очень значительной для обоих.
20 ноября 1929 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило священника к трем годам заключения в концлагере, и он был отправлен на Соловки.
Когда он прибыл в пересыльный лагерный пункт в город Кемь, морская навигация уже закончилась, и отец Василий был оставлен в Кеми. Это было время, когда на всем Соловецком архипелаге, превращенном в концлагеря, свирепствовала эпидемия сыпного тифа. Отец Василий заболел тифом и был помещен в лагерную больницу. В больнице ему сделали укол и внесли инфекцию, что привело к гангрене. Во время болезни священника к нему приехала супруга и, поселившись в Кеми неподалеку от лагеря, каждый день носила ему передачи.
«Хожу утром и вечером вдоль деревянного забора с проволокой наверху и дохожу до лазарета… Вижу верхнюю часть замерзшего окна и посылаю привет и молюсь. В три часа делаю передачу… получаю записку, написанную слабым почерком. Вот и все! Ночь проходит в тоске и мучительных снах. Каждый раз, как отворяется дверь нашей квартиры, я смотрю, не пришли ли сказать роковую весть. Его остригли, изменился он сильно и исхудал, говорят, перевязки мучительны и изнуряют его…»
Священник Василий Надеждин скончался 19 февраля 1930 года в лагерной больнице. Незадолго перед кончиной отец Василий сподобился принятия Святых Христовых Таин. Последние его слова были: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны». Начальник лагеря разрешил жене священника помолиться ночью рядом с телом почившего мужа и похоронить его на кладбище в Кеми. На заочном отпевании в Москве надгробное слово произнесли его друзья — о. Владимир Амбарцумов и архиепископ Варфоломей (Ремов). В своем прощальном письме к духовным детям о.Василий просил о.Владимира возглавить приход.
24 декабря 1929 года, еще до болезни, отец Василий отправил жене последнее письмо, которое получилось прощанием с близкими: «Сегодня, в день Ангела моего старшего сынка… мне пришла мысль грустная, но, кажется мне, правильная, что я должен написать прощальное письмо на случай моей смерти… Ибо если я заболею тифом, то писать уже не смогу, никого из близких не увижу и не услышу, не смогу ничего передать им, кроме этого письма, если оно будет написано заранее и… если Господь устроит так, что оно дойдет до моих близких… Это письмо должно заменить меня, прощание со мною, участие в моих похоронах, которые произойдут здесь без участия моих близких, без их молитвы и слез… Первое слово к тебе, моя дорогая, любимая, единственная… Прежде всего, благословляю тебя за твою любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне… Да будет воля Божия! Мы дождемся радостного свидания в светлом Царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, — и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по‑христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа».
Источник:
