Издательство «Пятый Рим» представляет книгу Морганы Девлин «Страх и ненависть в Форин Оффисе».
После окончания Первой мировой войны мир стремился не допустить повторения подобного кошмара. На этом основывалась международная политика Британской империи («великое и трагическое удовлетворение»), проводимая до марта 1939 года. «Страх и ненависть в Форин Оффисе» — это рассказ о бурной миротворческой деятельности дипломатов Великобритании и о том, как всеобщее стремление к миру привело к новой катастрофе. Моргана Девлин — автор книг «Ангелы из Англии», «Невилл Чемберлен. Джентльмен с зонтиком» (серия ЖЗЛ), «Лорд Галифакс: святой лис». Новая книга Морганы Девлин «Страх и ненависть в Форин Оффисе» — это редкое немейнстримное историческое исследование, выполненное на профессиональном уровне. Кроме того, это ещё и арт-проект, самостоятельно проиллюстрированный автором.
Предлагаем прочитать отрывок из главы, описывающей события после переговоров 1938 года в Мюнхене.
Парламентские дебаты по поводу Мюнхенского соглашения длились четыре дня. Люди, которые еще 28 сентября плакали, избавленные от ужасов войны премьер-министром, теперь решили продемонстрировать Чемберлену свою благодарность. «Весь мир, кажется, полон похвал для меня, кроме Палаты Общин, но это так естественно…»[1] Гарантировав мир своему поколению, Невилл Чемберлен буквально спровоцировал войну в Палате Общин, с вынесением вотума недоверия правительству, который, естественно, провалился, с бесконечными упреками оппозиции, с интригами бекбенчеров-консерваторов.
Зато в Палате Лордов обстановка по обыкновению была спокойна и мила. Галифакс как министр иностранных дел сделал доклад о Мюнхенском соглашении. «Низким искренним голосом» он объяснял различия между Годесбергом и Мюнхеном, а также отвечал, почему на конференцию не пригласили СССР: «Мы были обязаны признать, что при нынешних обстоятельствах главы немецкого и итальянского правительств почти наверняка откажутся сидеть на конференции вместе с советским представителем без долгого предварительного обсуждения, на которое просто не было времени. Соответственно, если наша основная цель состояла в том, чтобы обеспечить переговоры, мы были обязаны учесть практические условия, с которыми эта цель могла быть обеспечена».
Он также объяснял гарантию, выданную нынешней Чехословакии, и то, почему подобной гарантии Британская империя не сделала ранее: «Гарантировать безопасность Чехословакии, которая имеет на своей территории беспокойные и неудовлетворенные национальные меньшинства, — это одно дело, а гарантировать безопасность Чехословакии, когда взрывоопасные вопросы национальных меньшинств были решены, — совсем другое». А вот комментируя положение бывшего президента Бенеша, который сразу после Мюнхена, естественно, бежал из Праги, Галифакс заявил пророчески: «Я никогда не был в состоянии подумать о неизбежности войны, которая, возможно, могла бы быть более легко развязана теми, кому повезло не нести решающую ответственность за такой исход».
Как в воду глядел министр иностранных дел Великобритании, который в итоге и развяжет Вторую мировую войну несколько месяцев спустя, абсолютно чудесным образом избежав той самой решающей ответственности за свои действия. «Меня незначительно волнуют упреки в мой адрес или в адрес правительства Его Величества, которые могут прозвучать… Единственные упреки, которые могут ранить, являются упреками собственной совести человека, и только он один может знать о том, что говорит ему совесть. Оглядываясь назад на эти тревожные недели, я с готовностью признаю, что у меня, возможно, был свой счет в решениях, которые, как могут посчитать некоторые, были неосмотрительны. Во время кризиса с серьезными вопросами, требующими срочных ответов ежеминутно, никакая группа людей не смеет утверждать, что действовала безошибочно. Не было никакого ясного пути в сторону добра, но почти всегда был отвратительный выбор в пользу зла. Я могу только сказать, что моя совесть будет совершенно спокойна, что на всех этапах я не принимал решений, несовместимых с тем, чтобы я чувствовал себя хорошо»[2]. Таков был стиль лорда Галифакса. Он действительно иной раз говорил с потрясающей прямотой. Вот и теперь высказывался о главном — о том, что он чувствовал себя хорошо, а всё остальное волновало его мало.
Тем временем Черчилль и Масарик предпринимали последние попытки свергнуть правительство Чемберлена в Палате Общин. Премьер-министр с иронией отнесся к этому заговору: «Они, конечно, совсем не догадываются о том, что я знаю об их проделках. У меня была непрерывная информация обо всех их приключениях и высказываниях, которые в течение энного количества времени демонстрировали, с какой легкостью Уинстон может обмануть себя, когда хочет, и насколько может быть совершенно доверчивым иностранец, когда ему говорят то, что он хочет услышать. В данном случае это были слова «падение Чемберлена неизбежно»!»[3]
Но если Чемберлен смотрел на это, как на проделки обиженных детей, то Кэдоган и сэр Хорас Уилсон всё же не считали происходящее такой уж безобидной игрой. Тем более что об этом заговоре Уилсону сообщал даже Адольф Гитлер! Еще 26 сентября в разгар ожесточенных споров между ними он нашел время, чтобы сообщить советнику премьер-министра, что телефонные звонки между Яном Масариком в Лондоне и Бенешем в Праге были прослушаны немцами. Тогда же Геринг передал Гендерсону выдержки из этих переговоров, в которых Масарик заявил, что он работает, чтобы свергнуть правительство Чемберлена.
У Кэдогана были собственные источники информации, и он обо всём этом знал, но «не слишком волновался»[4]. Волновали Кэдогана речи, которые ему поручал писать Галифакс для своих выступлений в Палате Лордов. В итоге парламентские дебаты по вопросу Мюнхена были завершены только к 3 октября победой действующего правительства. После этого Парламент отправился до ноября на каникулы, что сильно осложняло дальнейшую работу премьер-министра.
Впереди перед Чемберленом было до крайности много дел, Мюнхен был даже не передышкой, а необходимой вехой: «Возможно, если бы я был по-другому устроен, то я мог бы просто сидеть и греться в лучах этой популярности так долго, сколько бы она продлилась. Но я уже немного нетерпелив, потому что всё это, кажется, уже перегибает палку. Мы избежали самой большой катастрофы, это верно, но мы очень мало приблизились ко времени, когда сможем выкинуть все мысли о войне из наших умов и настроиться на то, чтобы сделать наш мир лучше. И, к несчастью, существует очень много людей, у которых нет веры, что мы можем когда-либо дожить до такого времени. Они делают всё, что могут, чтобы заставить их собственные мрачные пророчества осуществиться»[5].
«Сидеть и греться в лучах этой популярности» вполне мог Форин Оффис. Кэдоган вернулся к своему любимому занятию — травле Ванситтарта. Выжить его из министерства иностранных дел вновь стало задачей номер один для постоянного заместителя министра. Сам министр в это время был занят привычными делами. В редких промежутках между отдыхом в родном Йоркшире, оказываясь в Лондоне, Галифакс в дождливую погоду приказывал слугам надевать на него метровые рыбацкие сапоги и шел по Сент-Джеймскому парку от своего дома на Итон-сквер в Форин Оффис. Там он приказывал своим секретарям стягивать с него сапоги, переобувать его босые ноги в обычные ботинки, и только тогда лениво приступал к просмотру отчетов[6].
Одним из таких отчетов стала телеграмма Перта, который по поручению Чиано сообщил о готовности Рима к возобновлению англо-итальянских переговоров по ратификации апрельского соглашения. Вечером 3 октября итальянский министр иностранных дел сказал британскому послу, что дуче готов отозвать из Испании, которая всё еще оставалась камнем преткновения в их отношениях, десять тысяч своих солдат, а то и больше. В связи с этим Чиано просил, чтобы англо-итальянский договор вступил в силу как можно скорее, Муссолини хотел успеть до заседания Высшего фашистского совета, которое должно было проходить с 6 по 9 октября.
Чемберлен был готов на быстрые действия, но, поскольку Палата Общин была распущена на каникулы, всё это опять откладывалось до ноября. Галифакс ответил Чиано, что срочное решение невозможно, смертельно обидев этим дуче. В итоге только 1 ноября 1938 года Чемберлен внес в Парламент законопроект о ратификации договора с Италией и признание завоевания Абиссинии де-юре.
Между тем на неожиданные уступки итальянцам пошла Франция. Уже 4 октября ею было признано завоевание Абиссинии. Такая скорость вдохновила Чемберлена, который решил, помимо итальянского направления, усилить сотрудничество с французской стороной, подчеркнув обоюдные союзнические обязательства между двумя странами. «Я чувствую, что это может быть правильно по многим причинам: дать французам возможность излить их сдерживаемые чувства благодарности и привязанности; усилить позиции Даладье и поощрить его сделать что-то уже наконец, чтобы привести в порядок оборону и объединить людей; показать Франции и заодно Европе, что если мы стремимся подружиться с Германией и Италией, то не собираемся забывать наших старых союзников; и, наконец, это позволит мне поехать в Рим в январе, что я пытаюсь устроить как раз сейчас! Надеюсь, что Рим в данный момент — тот конец оси, на который можно легче других произвести впечатление. <…> Час или два тет-а-тета с Муссо могли бы быть чрезвычайно ценными в планировании переговоров с Германией. Если бы я исследовал эту возможность сначала с Францией, мы могли бы видеть некоторый резон поторопиться. В прошлом я часто испытывал чувство беспомощного раздражения, которое позволяло нам дрейфовать в иностранных делах, но теперь я имею возможность сам держать их в движении, и, пока я премьер-министр, я не хочу отступать. Конечно, я должен взять Галифакса с собой в Рим, но самые важные переговоры были бы между Муссо и мной»[7].
Развивал французское направление внешней политики и лорд Галифакс. 1 ноября он отправил послу Фиппсу телеграмму, в которой говорил: «…хотя впредь мы должны считаться с немецким господством в Центральной Европе, но в существующих условиях Великобритания и Франция должны поддержать свое доминирующее положение в Западной. С соответственным развитием вооруженных сил и поддержкой в Средиземноморье, на Ближнем Востоке и в их колониальных владениях. <…> Самым большим уроком, который мы извлекли из кризиса, стало осознание того, что внешняя политика не может базироваться на недостаточной военной поддержке».
В том же духе рассуждал и Кэдоган: «Есть много неопровержимых фактов, каждый из которых доказывает, что в существующих условиях мы одни не можем надеяться сравняться с военной силой Германии. (Кажется сомнительным, могли ли бы мы и Франция даже нашими совместными усилиями достигнуть хотя бы равенства с Германией.) <…> Но если мы не можем конкурировать с Германией в потенциально агрессивных вооружениях, мы можем и должны, по крайней мере, привести в порядок нашу оборону. <…> Перевооружение — жизненно необходимый первый шаг. Это — существенная страховка, а не политика».
Проблема заключалась в том, что большинство шагов Чемберлена по перевооружению еще с начала 1930-х гг., когда он был министром финансов и первым на этом посту после мировой войны пытался начать наращивать обороноспособность Великобритании, встречало чудовищное сопротивление в Палате Общин.
[1] 9 October 1938 to Ida Chamberlain.
[2] Earl of Birkenhead. The Life of Lord Halifax. L. 1965. Р. 409.
[3] 9 October 1938 to Ida Chamberlain.
[4] Dilks D. The Diaries of Sir Alexander Cadogan, 1938–1945. L. 1971. P. 111.
[5] 15 October 1938 to Hilda Chamberlain.
[6] Earl of Birkenhead. The Life of Lord Halifax. L. 1965. Р. 417.
[7] 6 November 1938 to Hilda Chamberlain.
Источник:
