Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

Издательство «Альпина нон-фикшн» представляет книгу известного приматолога Франса де Вааля «Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека» (перевод Анны Олефир).

В этой книге известный специалист по социальному поведению обезьян представляет провокационную идею о том, что наши самые благородные качества — щедрость, доброта, альтруизм — являются такой же частью нашей природы, как и наши низменные инстинкты. Он приводит множество увлекательных примеров того, как человеческое поведение может найти аналогии у обезьян.

 

В чужой шкуре

Каждая эпоха предлагает человечеству новые отличительные признаки. Полагая себя особенными, мы всё время ищем этому подтверждение. Самой первой попыткой, возможно, стало платоновское определение человека как единственного существа о двух ногах, лишенного перьев и шерсти. Это определение казалось вполне верным, пока Диоген не пришел в Академию с ощипанным петухом, которого выпустил со словами: «Вот человек Платона». Тогда Платон включил в свое определение признак «с широкими ногтями».

Намного позже изготовление орудий стало считаться чем-то настолько особенным, что даже появилась книга антрополога Кеннета Оукли под названием «Человек — создатель орудий» (Man the Tool-Maker, 1957). Это определение продержалось до открытия, что дикие шимпанзе изготавливают своего рода «губки», пережевывая листья, чтобы доставать воду из углублений, и обдирают листья с веток, прежде чем использовать их как палки. Даже вороны были замечены за изгибанием металлической проволоки в крючок, чтобы выудить пищу из бутылки. Так что пришлось распрощаться с представлением о человеке — единственном создателе орудий. Следующей заявкой на уникальность был язык, поначалу определявшийся как символическая коммуникация. Но когда лингвисты услышали о человекообразных обезьянах, освоивших человеческий язык жестов, они осознали, что единственный способ исключить этих непрошеных чужаков — оставить в покое символичность и вместо этого упирать на синтаксис. Таким образом, притязание на особое место человечества в мироздании становится всё более сомнительным из-за постоянно отодвигающихся рамок.

Не менее модное в наши дни притязание на уникальность относится и к эмпатии. Это не эмоциональные связи сами по себе — их трудно отрицать у других животных, — но так называемая «теория разума» (Theory of Mind), или «модель психического»[1]. Это неуклюжее выражение обозначает способность понимать психическое состояние других существ. Если мы с вами встречаемся на вечеринке и я полагаю, что вы считаете, будто мы никогда раньше не виделись (хотя я уверен в обратном), у меня возникает представление о том, что происходит в вашей голове. Способность поставить себя на место другого коренным образом меняет то, как разумы взаимодействуют друг с другом. Хотя некоторые ученые объявляют эту способность уникальной для человека, ирония заключается в том, что вся концепция «модели психического» началась с одного исследования приматов в 1970-е гг. Когда шимпанзе по имени Сара предлагали на выбор несколько картинок, она выбирала картинку с ключом, если видела, что человек пытается открыть запертую дверь, или картинку с человеком, залезающим на стул, если видела, как кто-то подпрыгивает, пытаясь дотянуться до банана. Был сделан вывод, что Сара распознает намерения других.

Со времен этого открытия выросла целая индустрия исследований «модели психического» у детей, а исследования приматов переживали свои взлеты и падения. Ряд экспериментов на человекообразных обезьянах провалился, и это привело некоторых ученых к выводу, что у всех человекообразных обезьян «модель психического» отсутствует. Однако отрицательные результаты нелегко интерпретировать. Как говорится, «отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия». Когда сравнивают детей и человекообразных обезьян, проблема заключается в том, что экспериментатором неизменно является человек и только обезьяны сталкиваются с межвидовым барьером. А кто сказал, что обезьяны считают, будто люди подчиняются тем же законам, что они сами? Наверняка мы им кажемся существами с другой планеты.

Например, недавно мой ассистент позвонил, чтобы рассказать о драке, в которой шимпанзе Соко был ранен. На следующий день я подошел к Соко и попросил его повернуться, что он послушно сделал, так как знал меня с детства, и показал мне глубокую рану на спине. А теперь подумайте об этом с точки зрения шимпанзе. Они смышленые животные, всегда пытающиеся понять, что происходит. Соко наверняка удивлялся, откуда я узнал о его ране.

Если мы выступаем в роли всеведущих богов, не становимся ли мы из-за этого непригодными для экспериментов по выявлению связи между тем, что видим, и тем, что знаем, которая является определяющей для наших представлений о психических процессах — как собственных, так и другого субъекта? Большинство этих экспериментов проверяли лишь модель человеческого разума, имеющуюся у обезьян.

Лучше мы сосредоточимся на обезьяньей модели обезьяньего же сознания. Когда изобретательный студент Брайан Хэйр сумел исключить из эксперимента человека, то обнаружил, что человекообразные обезьяны понимают, что если другая обезьяна видела спрятанную пищу, то она о ней знает. Брайан заманил низкоранговую самку шимпанзе, чтобы та подбирала пищу на глазах у высокоранговой. Первая подходила к тем кусочкам, которые вторая видеть не могла. Иными словами, шимпанзе понимают, что известно другим, и используют эту информацию к своей выгоде. Это снова подняло вопрос о «модели психического» у животных. Неожиданным поворотом стало то, что даже капуцин в Киотском университете (а споры шли только о людях и человекообразных обезьянах) недавно с блеском прошел ряд тестов типа «вижу — знаю». Даже немногих таких положительных результатов достаточно, чтобы поставить гигантский знак вопроса рядом с предыдущими отрицательными.

Это напоминает мне о периоде в почти столетней истории Национального центра изучения приматов имени Роберта Йеркса, когда психологи опробовали методы Скиннера на шимпанзе. Одним из приемов в этом исследовании было лишение животных пищи, пока они не снижали вес до 80 % от нормы. Такой метод повышает мотивацию для выполнения заданий, связанных с пищей, у крыс и голубей. Однако у шимпанзе он подобных результатов не дал. Они, скорее, стали слишком унылыми и зацикленными на пище, чтобы обращать внимание на задания. Приматам для успешного выполнения какого-либо действия нужно получать удовольствие от процесса. Жесткие процедуры крысиных психологов вызвали напряженность в Центре Йеркса вплоть до того, что неравнодушный персонал начал тайно подкармливать обезьян. Когда исследователи пожаловались директору, что его шимпанзе совсем не так умны, как их представляли, тот взорвался и произнес ставшую знаменитой фразу: «Нет глупых животных, есть только некорректные эксперименты».

И это правда. Единственный способ добраться до глубин разума человекообразных обезьян — ставить эксперимент так, чтобы вовлекать их интеллектуально и эмоционально. Несколько стаканчиков и спрятанная под ними пища вряд ли захватят их внимание. Им интересны социальные ситуации, в которых участвуют близкие им индивидуумы. Спасти детеныша от нападения, переиграть соперника, избежать конфликта с вожаком и ускользнуть с приглянувшейся самкой — вот задачи, которые нравится решать человекообразным обезьянам. То, как Лолита повернула ко мне своего малыша, то, как Куни старалась спасти птицу, то, как другие бонобо водили Кидого за руку, — всё это предполагает, что проблемы, встречающиеся в реальной жизни, иногда решаются через оценку ситуации с точки зрения другого. Даже если каждая из этих историй связана лишь с единичным, никогда не повторявшимся событием, я придаю им огромное значение. Единичные события могут быть невероятно важны. В конце концов, одного шага человека по Луне нам достаточно, чтобы утверждать, что долететь туда в наших силах. Если опытный и надежный наблюдатель сообщает о примечательном происшествии, лучше обратить на это внимание. И ведь у нас есть не одна-две истории о том, как шимпанзе ставят себя на место другого, — таких историй великое множество. Позвольте привести еще несколько примеров.

Двухметровой глубины ров перед старым вольером бонобо в зоопарке Сан-Диего осушили, чтобы почистить, и на это время заперли обезьян в помещении. Закончив работу и выпустив обратно обезьян, смотрители пошли включить кран, чтобы наполнить его водой, и тут вдруг старый самец Каковет подбежал к окну, вопя и отчаянно размахивая руками, чтобы привлечь внимание. После стольких лет он хорошо знал процедуру чистки рва. Оказалось, несколько юных бонобо залезли в пустой ров, но не могли выбраться обратно. Смотрители спустили туда лестницу. Все бонобо вылезли, кроме одного, самого маленького, — его вытащил сам Каковет.

Эта история перекликается с моими собственными наблюдениями за рвом возле того же самого вольера, только сделанными спустя десять лет. К тому времени зоопарк благоразумно отказался от воды во рву, поскольку обезьяны не умеют плавать. На стенке рва постоянно висела цепь, и бонобо залезали в ров, когда им хотелось. Однако если альфа-самец Вернон исчезал во рву, то более молодой самец Калинд иногда быстро вытаскивал цепь. Потом он смотрел на Вернона сверху вниз с игривой гримасой, открыв рот и хлопая по краю рва, что является аналогом человеческого смеха. Калинд явно потешался над вожаком. В нескольких случаях Лоретта , единственная взрослая обезьяна, кроме этих двоих, бросалась к месту происшествия, чтобы спасти своего брачного партнера, скидывала цепь в ров и стояла рядом, пока Вернон не вылезал оттуда.

Оба наблюдения говорят о понимании обезьянами чужой проблемы. Каковет, по-видимому, осознавал, что наполнять ров, пока там сидят детеныши, не очень хорошая идея, хотя на него самого это повлиять не могло. А Калинд и Лоретта, судя по всему, понимали, для чего нужна цепь тому, кто остался на дне рва, и действовали соответственно: один самец дразнил другого, а самка помогала тому, кто в данный момент зависел от ее помощи.


[1] Эту сторону психики обозначают термином Theory of Mind, однако дословный перевод «теория разума» совершенно не отражает сути явления. В отечественной литературе принят термин «модель психического » (Сергиенко Е.А., Лебедева Е.И., Прусакова О.А. Модель психического как основа становления понимания себя и другого в онтогенезе человека. — М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009). — Прим. ред.

Источник: polit.ru