Мученик Александр Медем

Александр Медем — сын сенатора из города Митавы Курляндской губернии (ныне г. Елгава, Латвия). Его отец Оттон был лютеранин, член Государственного совета, занимал многие видные государственные посты, в частности губернатора Новгородского. Это был человек, о котором народ сохранил самые добрые воспоминания. Во время беспорядков в Новгородской губернии в 1905 году он без всякого сопровождения выезжал на места происшествий. Подъезжал в тарантасе к бунтующей толпе, смело входил в середину ее, раскланивался с народом, снимал фуражку и начинал говорить тихим голосом. Его вид и манера говорить производили ошеломляющее впечатление, сначала поднимался шум, но вскоре все затихали, и люди с интересом слушали губернатора. В Новгороде ему пришлось заступиться за вдову, у которой один торговец обманом выудил векселя на крупную сумму. Приехав к нему, Оттон Медем попросил показать векселя и, получив бумаги, швырнул их в пылающий в камине огонь. И затем сказал торговцу: «Никакого права так поступать я не имел, и вы можете подавать на меня в суд». Торговец не стал подавать в суд, и вдова была спасена от разорения.

Александр окончил в Новгороде гимназию, а затем в 1897 году, когда ему было 20 лет, — юридический факультет Санкт-Петербургского университета, но юридическая служба его не привлекла. С юных лет он привязался к земле. Почти ни одна сельскохозяйственная работа не проходила без его участия, что способствовало приобретению многих практических знаний в области сельского хозяйства и развитию глубокой любви к родному краю и народу. Женился, в семье родилось четверо детей: сын Федор (1902 г.р.) и три дочери: София (1904 г.р.), Елена (1908 г.р.) и Александра (1911 г.р.). Рождению Елены предшествовала холера у беременной матери, что повлияло на еще не родившегося ребенка: девочка не говорила, не ходила, не владела своим телом.

С 1914 г. до мая 1916 г. Александр Медем — уполномоченный передового перевязочного отряда Всероссийского земского союза.

Был присоединен к православной церкви из лютеранского вероисповедания.

До 1918 г. управлял имением «Хутор Александрия» в Хвалынском уезде Саратовской губ. После конфискации имения арендовал несколько десятин земли, сколько было по силам обрабатывать самому. После того как советской властью все частные землевладения были конфискованы, он стал арендовать несколько десятин земли, сколько было по силам самому обработать. Жили небогато; средств, полученных чаще всего в долг, его семье иногда хватало лишь на то, чтобы закупить семян и провести самые необходимые сельскохозяйственные работы. В иные времена не было лошади, а участок находился за тридцать километров от города, и до него приходилось добираться или пешком, или с попутными подводами.

Когда началась гражданская война, Александр Медем и два его брата договорились, что будучи русскими, не поднимут руку на своих и не будут принимать участия в гражданской войне.

Летом 1918 г. сына Федора отправили в село Вязовый Гай — переждать пальбу наступавших красных. Во время крушения поезда у Федора произошел перелом бедра, он попал в госпиталь в Омске, потом — в Харбин, а после окончания гимназии в Харбине Федор переехал в Париж, а потом к дяде в Германию, в Баварию. Больше семья Федора не видела.

В том же году произошел «погром» на хуторе враждебно настроенных парней, поддавшихся революционной агитации. Они ворвалась на хутор, угрожая расправой над Александром Медемом и его семьей. У него сделался сердечный приступ. После случившегося семья переехала в Хвалынск.

И в том же году большевики арестовали Александра и приговорили к расстрелу, но накануне исполнения приговора отпустили домой попрощаться с родными. Он уже собирался вернуться наутро в тюрьму, но утром большевики были выбиты из города белыми, и приговор сам собой отменился.

Летом 1919 года он снова был арестован и заключен в тюрьму в городе Саратове. Вернувшись из тюрьмы в декабре того же года, он говорил, что нигде так хорошо не молился, как в тюрьме, где в дверь по ночам стучится смерть, а чья очередь — неизвестно. С весны 1920 г. занимался сельским хозяйством на арендованном участке земли. Был духовным сыном иеромонаха Нифонта (Выблова).

Был вновь арестован в марте 1921 г., но вскоре был освобожден.

В 1922 г. он писал своему сыну Федору в Германию: «Одна только вера, что не все здесь заканчивается земным существованием, дает нам силу не цепляться во что бы то ни стало за свою малозначущую жизнь и ради ее сохранения идти на всякую подлость, низость и унижение. Действительно свободным может быть только человек глубоко и искренне верующий. Зависимость от Господа Бога — единственная зависимость, которая человека не унижает и не превращает в жалкого раба, а, наоборот, возвышает. Верь твердо, без колебаний, молись всегда горячо и с верой, что Господь тебя услышит. Ничего на свете не бойся, кроме Господа Бога и руководимой Им своей совести — больше ни с чем не считайся; никогда никого не обидь (конечно, я говорю о кровной, жизненной обиде, которая остается навсегда) — и думаю, что благо ти будет.»

Был вновь арестован 23 августа 1923 г. и заключен в Саратовский исправдом. Проходил по групповому делу «дело епископа Петра (Соколова). Саратов, 1923 г.» Следователь спросил его на допросе, как бы он организовал животноводческое хозяйство. Александр Медем рассказал, входя во все подробности. Следователь с интересом выслушал его и в заключение воскликнул: «Эх, люблю таких людей! Только, конечно, никакого хозяйства мы вам вести не дадим!» В конце октября 1923 года Александр был освобожден и вернулся к родным.

В 1925 году его жена сыну Федору: «Еще хочется про папу тебе сказать, но не знаю, поймешь ли ты меня. Мы в таких различных условиях жизни живем, что многое вам может показаться непонятным. За эти годы он необыкновенно вырос нравственно. Такой веры, такого мира и спокойствия душевного, такой истинной свободы и силы духа я в жизни не видела. Это не только мое мнение, могущее быть пристрастным. Все это видят. И этим мы живы — больше ничем, ибо самый факт, что мы такой семьей существуем, не имея ничего, кроме надежды на Господа Бога, это доказывает».

Невзгоды, болезни, тяжелый труд, который становился иной раз непосильным, привели к тому, что Александру Медему пришлось оставить работу на земле. Он писал по этому поводу детям: «Я не сомневаюсь, что, быть может, я и заслуживаю тяжких упреков: я, де, полный сил и здоровья человек, предаюсь созерцательному образу жизни, сижу ничего не делая и воплю о помощи. Но дело в том, что выхода мне другого нет. Мне действительно предлагали поступить на службу. Но служить этим расхитителям России и расхитителям души русского народа — мерзавцам — я не могу. На это мне говорят, что чем я лучше других? Почему другие могут, по необходимости, это делать, я же строю из себя какую-то исключительную персону? Ничего я из себя строить не собираюсь, ничуть этим не возношусь, я просто думаю, что не для того меня Господь сохранил и вывел из самых, казалось, безнадежных положений, чтобы я изменил своему народу, служа его погубителям. Не могу, и служить не буду — лучше с голоду сдохну. Частной службы или какого-либо дела своего вести — и думать нечего. Все уничтожается в зародыше… Вот и приходится сидеть и ждать, ждать, как теперь 95% русского народа ждет откуда-то каких-то избавителей».

О положении в стране он тогда же писал сыну: «Пожалуйста не верьте, что у нас жизнь бьет ключом, промышленность развивается, крестьянское хозяйство восстанавливается и прочее. Все сплошные выдумки, как и все, что от нас исходит. Я ни одного крестьянина не знаю, у которого было бы три лошади. Вообще ничего нет. А на то, что есть, — цены бешеные, продукты же крестьянского хозяйства обесценены до последней крайности. Напор на Церковь, одно время ослабевший, снова повышается. Митрополит Петр сидит. На Кавказе отбирают последние церкви у православных и передают „живым“ — этим антихристовым слугам. У нас пока тихо, „живых“ у нас нет. Но, вероятно, и до нас это докатится. В этом случае, конечно, первым полечу я. Я нисколько этого не боюсь, я даже буду очень рад… На все воля Божия. Мы свое дело делаем, и, конечно, наша кровь, если ей суждено пролиться, зря не пропадет… Благословляю тебя, мой мальчик, на жизнь. Живи просто, честно, по-божески. Унынию никогда не поддавайся…»

23 ноября 1925 г. Александр Медем овдовел, через полгода умерла дочь Елена.

4 января 1929 года Александр Оттонович был вновь арестован по обвинению в «к/р агитация среди крестьян» и заключен в тюрьму в городе Саратове. В предъявленном обвинении виновным себя не признал. 17 мая 1929 года последовал приговор: из-под стражи освободить, лишив права проживания в 6 городах СССР и означенных губ., НСВ, СКК, с прикреплением на 3 года к определенному месту жительства.

Он с дочерьми поселился в городе Сызрани, близком к родным местам. Одна из дочерей устроилась на работу в Краевое врачебное управление.

Осенью 1930 года снова был арестован по обвинению в «участии в к/р церковно-монархической организации „Истинные“ в Сызрани» и заключен в Сызранский домзак. Вместе с иеромонахом Нифонтом (Выбловым) был привлечен по делу епископа Августина (Беляева) («дело группы духовенства и мирян Самарской о., Сызранского у., 1931 г.»).

Следователь спросил его на допросе, каких он придерживается политических убеждений и каково его отношение к советской власти. Александр Оттонович ответил: «Определенных политических убеждений я не имею, поскольку я не занимался политикой. К существующему строю мое отношение лояльное. С программой коммунистической партии и советской власти я не согласен».

На допросах Александр Медем держался с большой выдержкой и достоинством, хотя в это время тяжело страдал от туберкулеза легких, которым болел уже в течение нескольких лет. Следователь утверждал, что арестованный обязан отвечать на все вопросы, но окончивший юридический факультет Александр Медем придерживался иной точки зрения и на вопросы следователя отвечал следующим образом: «Знакомых в городе Сызрани, которых я посещаю или которые посещают меня, нет. „Шапочных“ знакомых, то есть лиц, которых я знаю по фамилии и в лицо, немного; также имеются в городе Сызрани такие лица, с которыми на улице при встречах раскланиваюсь, но их фамилии часто не знаю. Назвать тех лиц, которых я знаю по фамилии и в лицо, затрудняюсь, поскольку я их очень мало знаю и выставлять их в качестве своих хороших знакомых не желаю».

— Так есть ли у вас люди, которых вы знаете в городе Сызрани?
— Люди, которых я знаю в городе Сызрани, имеются. Назвать я их не могу, потому что я их не вспомню.
— Отказываетесь ли вы, гражданин Медем, назвать людей, которых вы знаете, или нет?
— Отказываюсь, потому что не могу вспомнить.
— Из вашего ответа, гражданин Медем, следует, что, с одной стороны, люди, которых вы знаете, имеются, с другой — вы их не знаете.
— Фактически так и есть.

Такой ответ поставил следователя в тупик, и, желая оказать нажим на арестованного, он продиктовал ему текст предупреждения: «Ниже подписываюсь в том, что мне со стороны ведущего дело было 28 декабря 1930 года объявлено о том, что я своим отказом назвать людей, которых я знаю в городе Сызрани, препятствую выяснению всех обстоятельств дела и, таким образом, снимаю ответственность с Сызранского отдела ОГПУ в соблюдении соответствующих процессуальных норм в части срока содержания под стражей».

Подписавшись под предупреждением, Александр Медем написал к нему дополнение: «Из лиц, которых я знаю по имени, отчеству и фамилии, я некоторых в данное время помню, но назвать и этих отказываюсь по той причине, что выдвигать людей, которых я случайно вспомнил, этим самым совершая по отношению к ним несправедливость, — не нахожу возможным».

Дело до предъявления обвинения так и не дошло. В начале 1931 года у Александра Медема обострился туберкулезный процесс в легких, что было связано с тяжелыми условиями тюремного заключения, и 22 февраля он был переведен в больничный корпус Сызранской тюрьмы.

Дочери, узнав о тяжелом состоянии здоровья отца, стали добиваться свидания. Им разрешили, сказав, чтобы они пришли завтра. Но когда они пришли на следующий день, им ответили, что их отца еще вчера схоронили, а где — отказались назвать.

Александр Медем скончался 1 апреля 1931 года от отека легких в тюремной больнице в первой половине дня. Отпевали его заочно в соборе города Сызрани.

Его дочь София была расстреляна в 1938 году.

Источник: polit.ru