Издательство «Эксмо» представляет книгу Эбигейл Такер «Мамин мозг. Как понять себя, чтобы стать идеальной мамой для своего ребенка. Научное обоснование нашим тараканам, фишкам и пунктикам» (перевод Алексея Захарова).
Книга Эбигейл Такер, мамы четверых детей и по совместительству ученого-генетика, рассказывает о том, как безвозвратно меняется мышление и сознание женщины после того, как она становится матерью. Вас не удивляет, что еще недавно абсолютно нормальная девушка, забеременев, вдруг становится мнительной и истеричной, а родив — сумасшедшей куропаткой, трясущейся над своим малышом? Почему мы меняемся с рождением детей, и меняемся безвозвратно? Оказывается, дело не просто в гормональной перестройке организма, дело в том, что наш женский мозг подвергается атакам мужской ДНК. Из нее полностью состоит плацента — домик малыша. Она влияет на всё устройство женщины, пробирается к головному мозгу и включает тот самый невероятный режим — «материнство». При этом человеческий вид наименее зависит от инстинктов. Мы не знаем, как правильно приложить к груди малыша. Да что там, если нам не расскажут секрет, как это сделать быстрее, то и к горшку будем приучать малыша три года. Одним словом, инстинкты — не наша сильная сторона. Другое дело — социальные контакты. Эта умная, интересная и невероятно веселая книга открывает нам глаза на самые неожиданные стороны материнства:
— Почему убежденная чайлдфри после родов вдруг с ума сходит по своему кричащему комочку.
— Как состояние и… настроение женщины в момент зачатия влияет на пол будущего ребенка.
— Что скрывает плацента: папины гены в борьбе с мамиными.
— Когда происходит необратимое: мозг женщины превращается в мамин мозг.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Иной раз кажется, что ученые из Гроссмановской школы медицины Нью-Йоркского университета контактируют с инопланетянами, а не изучают матерей. В одном углу огромной лаборатории в обмотанной проводами пробирке под взором мощного микроскопа пузырится прозрачная субстанция — искусственно созданная спинномозговая жидкость. Неподалеку, в фиолетовом ведре со льдом, отдыхают маленькие стеклянные пипетки. Постдокторант[1] Сумин Сон с помощью щипчиков вынимает что-то похожее на большую белую снежинку из стакана, в котором бушуют настоящие бури.
Это кусочек мозга, из которого выкачана кровь. Примерно пятнадцать минут назад весь мозг целиком был еще внутри мыши, — правда, мыши, которая еще не стала матерью. Она в буквальном смысле стала девственницей, принесенной в жертву.
— Ее мозг на самом деле еще жив, — говорит Сон, стараясь удержать его в этом состоянии: он купал его в искусственной спинномозговой жидкости и поддерживал «мышиную» температуру — 35 градусов. Он хочет, чтобы некоторые нейроны продолжали функционировать, и мы могли за ними «шпионить».
— Мы, по сути, пытаемся подслушивать материнский мозг, — сообщил мне несколькими минутами ранее главный исследователь Роберт Фрумке. — Мы разделяем его на части и пытаемся понять, как он работает.
Его команда уделяет особое внимание слуховой коре мозга, которая обрабатывает звуки, в частности, совершенно определенные звуки:
— Мы пытаемся исследовать низкоуровневые мозговые структуры, которые реагируют на акустическую окраску детских криков.
Ультразвуковые крики о помощи, которые мышата чаще всего издают, когда им холодно, действуют на бездетных мышей, словно скрип гвоздя по стеклу. В том числе из-за этого они избегают мышат. Но вот для мам-мышей те же самые звуки подобны песне сирен, и они бегут на них, словно корабли на рифы. Мамы предпочитают горестный писк детенышей даже звукам музыки. Что же заставляет матерей слышать всё настолько иначе?
Сон кладет ломтик мозга нерожавшей мыши под микроскоп. Он увеличивает область, в которой располагается слуховая кора, — сначала в четыре раза, потом в сорок. В таком приближении «пейзаж» мышиного мозга напоминает огромную серую пустыню. Вскоре Сон находит один из так называемых пирамидальных нейронов, которые искал.
— Вот и наш нейрон, — говорит он, с характерной ловкостью управляясь с джойстиком микроскопа. («Я потратил немало четвертаков в зале игровых автоматов», — признается он). Приблизив к целевой клетке почти невидимую стеклянную пипетку, он готовится к выполнению процедуры, известной как «запись всей клетки». Иногда ее в шутку называют «целованием» нейрона.
— Я в буквальном смысле его чмокну, — сообщает мне Сон.
Он подносит рот к концу длинной трубки и начинает втягивать воздух, пока на поверхности клетки, расположенной под нашим зондом, не образуется ямочка. Временами даже слышны чмокающие звуки — почти такие же, как те, что раздаются, когда я покрываю поцелуями пухлые щечки сына до того, как он успевает вывернуться.
Случайно взорвав первый нейрон, он быстро наводится на следующий, вставляя стеклянную пипетку под мембрану, чтобы узнать, что происходит внутри. Цель — измерить реакцию одной-единственной клетки мозга, когда ее стимулируют. Затем Сон пропускает через весь препарат электрический ток. Этот стимул имитирует кое-что очень важное: реальные электрические импульсы, вырабатывающиеся при криках брошенного мышонка.
Пипетка, прикрепленная к клетке, служит маленьким электродом, считывая показания. На стоящем рядом мониторе мы наблюдаем реакцию одинокого нейрона бездетной мыши на графике, похожем на кардиограмму. Он выдает серию маленьких скачков — собственный электрический сигнал.
Сон повторяет этот процесс чуть ли не бесконечно, сравнивая показания десятков клеток нерожавших мышей и десятков клеток рожавших, чтобы найти, чем различаются их реакции на крик детеныша. Обычно нейроны мам загораются, а вот нейроны бездетных мышей выдают пшик. Это значит, что мамины клетки реагируют сильнее, давая мощные скачки.
Это история материнской сенситизации на уровне одной клетки.
Один из ключевых сенситизаторов (или, если угодно, секретных ингредиентов материнства), который помогает объяснить, почему же нейроны «девушки» так отличаются от нейронов «мамочки», — гормон окситоцин, который вырабатывается в области мозга, называемой гипоталамусом. «Окситоцин» означает «быстрое рождение»: этот гормон в больших количествах поступает в кровь во время родов — как раз тогда, когда плацента со своими эстрогеном и прогестероном покидает организм, — стимулируя сокращения матки и выделение молока.
Недавно ученые заинтересовались и тем, как он воздействует на мозг. Иногда окситоцин называют «гормоном любви» или «гормоном доверия» (да, у мужчин окситоцин тоже вырабатывается); он ассоциируется с социальными и романтическими отношениями и даже с такими видами деятельности, как благотворительность. Фрумке и другие ученые подозревают, что окситоцин не только готовит женское тело к деторождению: он исполняет еще и роль нейромедиатора, готовящего мозг к обожанию младенцев. Скорее всего, окситоцин — одно из тех невидимых веществ в крови крыс-матерей, которое преображало бездетных крыс во время тех самых интригующих лабораторных экспериментов сорокалетней давности.
Ученые из лаборатории Фрумке решили проверить, смогут ли они с помощью окситоцина увидеть, как мозг грызуна преображается из «девичьего» в «мамин» в реальном времени. Они подготовили серию экспериментов, результаты которых были опубликованы в 2015 г., ныне считающихся классическими[2].
Ведущий исследователь, Бьянка Джонс Марлин, позаимствовала свои высокотехнологичные инструменты из новой отрасли — оптогенетики. Она выбрала нерожавших мышей, ДНК которых модифицировали таким образом, чтобы она кодировала производство мозговых клеток, чувствительных к свету. В данном случае синий свет от лазера, освещающего голову мыши, стимулировал приток окситоцина.
Марлин отнесла этих генномодифицированных мышей в оборудованную в лаборатории звуковую будку, которая не затерялась бы в любой звукозаписывающей студии, и имплантировала им мозговые зонды, считывающие информацию с отдельных нейронов. (Примерно то же самое, чем я занималась вместе с Сумином Соном, только в эксперименте Марлин мозг по-прежнему находился внутри пищащих, дышащих мышей). Она поставила им запись тревожных криков мышат, но мышей это явно не впечатлило. Их мозги отреагировали с типичным безразличием, временами — с раздражением.
А потом она включила синий свет.
Слуховую кору залило окситоцином, как во время родов. Когда снова прозвучала запись тревожных криков, мозги мышей начали реагировать иначе, давая больше характерных скачков. Через три часа показания бездетных мышей стали такими же, как у рожавших. Воздействие окситоцина каким-то образом сенситизировало их нейроны, сделав чувствительнее к крикам.
— Увидеть подобное в течение трех часов было просто потрясающе, — говорит Марлин. — Мы повторили процесс рождения на уровне одного нейрона. Когда это произошло впервые, у меня мурашки побежали по коже, а на глазах выступили слезы.
Оказалось, что мозги мышей-самок сконструированы таким образом, чтобы впитать весь этот поток окситоцина.
В течение всей жизни и у самцов, и у самок мышей мало окситоциновых рецепторов — и в мозге, и в теле. Но команда Фрумке обнаружила уникальный скачок количества рецепторов в левой слуховой коре самок мышей, которые прошли половое созревание и были готовы к спариванию (то есть возрастом около двадцати дней). Эта группа ученых полностью сосредоточена на слуховом участке мозга, но, скорее всего, похожие скачки количества рецепторов происходят и в других местах, возможно, в тех областях мозга, что отвечают за другие органы чувств. Похоже, некоторая часть специальной неврологической аппаратуры, которая помогает справиться с химическим потоком, возникающим при деторождении, встроена в нас изначально.
Поскольку вскрытие живых людей запрещено, о естественном распределении рецепторов окситоцина в нашем мозге известно намного меньше. Но имеющиеся у нас данные позволяют сказать, что окситоцин модулирует материнское поведение и у людей, — и когда мы завываем во время родов, и, что звучит куда более привлекательно, когда нам платят, чтобы мы дышали этим веществом в лаборатории.
Несколько экспериментов показали, что когда бездетные женщины вдыхают окситоцин через нос, у них тоже усиливается реакция на детские лица и младенческие сигналы вроде крика и смеха по сравнению с женщинами, вдыхавшими плацебо[3]. А фМРТ-снимки, сделанные после вдыхания окситоцина, показали, что некоторые участки мозга бездетных женщин, задействованные, например, в эмпатии, начинают работать точно так же, как и у матерей.
Но подождите-ка секундочку. Прежде чем кто-либо слишком обрадуется, увидев этот «дымящийся пистолет» — эту «материнскую молекулу», как один ученый назвал окситоцин в разговоре со мной, — знайте: другая уважаемая лаборатория, тоже входящая в состав Нью-Йоркского университета и расположенная совсем недалеко от предыдущей, изучает преображающий матерей эффект совсем другого нейромедиатора: гормона удовольствия дофамина, который, как и окситоцин, тоже вырабатывается в организме матери.
Другие лаборатории интересуются долгосрочным воздействием на поведение прогестерона, эстрогена и других побочных продуктов деятельности назойливой отцовской плаценты, которые в течение беременности соединяются в точно определенной пропорции, чтобы подготовить материнский мозг к кульминационному гормональному потоку во время родов.
И, конечно, не стоит забывать о пролактине, гормоне грудного вскармливания, и о гормонах стресса.
Да, искусственные потоки окситоцина могут запустить материнское поведение у бездетных самок грызунов, — но то же самое могут сделать и инъекции «коктейлей», составленных из других молекул материнства. Да, окситоцин, конечно, помогает понять, почему, если фермер-овцевод хочет, чтобы овцематка приняла к себе чужого ягненка, ему зачастую приходится вручную выполнять вагинально-маточную стимуляцию, имитирующую приток «гормонов любви» при родах. (Я очень боялась, что в ту ночь на ферме этим придется заниматься мне).
Но еще есть, например, я. Я рожала не естественным способом, и что-то я не припоминаю никакого приятного притока окситоцина в тот момент, когда хирурги резали мне живот. Овцеводов, готовых пустить в ход руку, тоже поблизости не было. Тем не менее я всё равно обожаю своих детей.
Может показаться, что перепрограммирование самки крысы, не говоря уж о даме, которая сидит рядом с вами и тянет «ом-м-м-м-м-м» на занятии по бэби-йоге, — довольно сложное дело. Все эти нейрохимикаты взаимодействуют друг с другом, а как именно — мы еще до конца не поняли. Например, эстроген усиливает экспрессию окситоциновых рецепторов в разных отделах мозга. Кроме того, «окситоциновая и дофаминовая системы вознаграждения — это разные системы, но они общаются друг с другом, — говорит Лейн Стратхирн, изучающая материнское поведение в Университете Айовы. — Центры награды в мозге напрямую соединены с клетками, вырабатывающими окситоцин».
А после того как все нейрохимикаты активизируют мозг и запускают работу самых разнообразных его отделов, формируются новые связи и отмирают старые, а различные структуры мозга начинают физиологически изменяться.
Эта пластичность — ключевая особенность мамского мозга. Как и многое другое в нашей жизни — детские соски, куклы Барби, — мамин мозг, кажется иной раз, сделан из резины. Благодаря этим новым связям тискать вашего сморщенного младенца так же приятно, как есть самый потрясающий десерт — хотя раньше вы относились к младенцам вполне равнодушно. Мысли и ощущения, порожденные нашим новым предназначением, держатся еще много лет, а возможно, и вообще остаются с нами навсегда — даже после того, как гормональное изобилие при родах и грудное вскармливание остаются в далеком прошлом. (Если вы вообще сможете о них вспомнить. Подробнее об удалении воспоминаний из материнского мозга я расскажу вам позже — если, конечно, вспомню об этом).
[1] В странах Западной Европы, США и Австралии так называется ученый, недавно получивший степень PhD и проходящий повышение квалификации в форме научного исследования. — Прим. науч. ред.
[2] Bianca J. Marlin et al., Oxytocin enables maternal behaviour by balancing cortical inhibition. Nature 520 (2015): 499–504.
[3] Sarah K. C. Holtfrerich et al., Endogenous testosterone and exogenous oxytocin influence the response to baby schema in the female brain. Scientific Reports 8, no. 7672 (May 16, 2018); Madelon M. E. Riem et al., Oxytocin Modulates Amygdala, Insula, and Inferior Frontal Gyrus Responses to Infant Crying: A Randomized Controlled Trial. Biological Psychiatry 70, no. 3 (Aug. 1, 2011): 291–97; Helena J. V. Rutherford et al., Intranasal oxytocin and the neural correlates of infant face processing in non-parent women. Biological Psychology 129 (Oct. 2017): 45–48.
Источник:
