Издательство «Альпина Паблишер» представляет книгу Эрика Ларсона «В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине» (перевод Алексея Капанадзе).
Известный журналист и автор нескольких бестселлеров Эрик Ларсон предлагает читателю погрузиться в атмосферу Берлина 30‑х гг. XX в., в переломный период новейшей истории Германии — от назначения Гитлера на пост канцлера до узурпации им власти и превращения страны в «сад чудовищ» — диктатуру, активно готовящуюся к войне. В этот период США придерживались позиции невмешательства и предпочитали не замечать милитаризации, преследования инакомыслящих и признаков будущего террора. Главные герои книги — Уильям Додд, в 1933 г. назначенный послом США в Берлине, и его дочь, светская львица, которая поначалу восхищалась гитлеровским режимом. В основе сюжета — официальные документы, мемуары, дневники и письма, позволяющие узнать о судьбе главных героев: дипломатов, общественных деятелей, журналистов, представителей нацистской верхушки и простых людей. Вместе с послом и его семьей читатель проходит путь от неприятия реальности к осознанию зла, которое несет режим нацистов, а затем — к отчаянным, но безуспешным попыткам предупредить мир о грозящей опасности.
Предлагаем прочитать начало одной из глав книги.
Опасные трапезы
Казалось, город буквально вибрирует от нависшей над ним опасности, создающей неумолчный фоновый гул, как если бы через центр столицы Германии провели мощную высоковольтную линию. В окружении Додда это ощущали все. Причиной напряженности отчасти была необычная для мая погода и опасения грядущего неурожая, но главным источником тревоги был обострявшийся конфликт между штурмовиками капитана Рёма и регулярной армией. В то время для описания атмосферы в Берлине многие использовали образ надвигающейся грозы — наэлектризованный воздух словно застыл в ожидании бури.
Додду никак не удавалось вернуться к работе в привычном ритме.
Уже на следующий день после возвращения из Америки он столкнулся с необходимостью устроить грандиозный прощальный банкет в честь Мессерсмита, который наконец добился более высокого поста, хотя и не в Праге, как он вначале планировал. Конкуренция за должность в пражском посольстве оказалась очень жестокой, и, хотя Мессерсмит активно проталкивал свою кандидатуру и убеждал союзников писать письма в его поддержку, желанное место досталось его сопернику. Но заместитель госсекретаря Филлипс предложил Мессерсмиту другую вакансию — посла США в Уругвае. Если Мессерсмит и был разочарован предложением, то никак этого не показал. Он полагал, что ему повезло, хотя бы уже потому, что он оставлял консульскую службу. Вскоре ему повезло еще больше. Внезапно освободилось место посла США в Австрии. Мессерсмит был идеальным кандидатом на этот пост. Рузвельт одобрил назначение. Вот когда Мессерсмит возрадовался по-настоящему, как и Додд, который радовался его отъезду (впрочем, посол предпочел бы, чтобы генконсул отбыл на край света).
В честь Мессерсмита устраивали всевозможные приемы. Одно время казалось, что все торжественные завтраки, обеды и ужины в Берлине даются в его честь, но банкет в американском посольстве 18 мая был самым большим и самым торжественным. Пока Додд отдыхал в Америке, миссис Додд с помощью сотрудников протокольной службы составила список гостей — на четырех машинописных страницах через один интервал. Казалось, в него были включены все высокопоставленные чиновники, кроме разве что Гитлера. Тех, кто знал расклад сил в руководстве Германии, интересовало не столько кто придет на банкет, сколько кто не придет. Геринг и Геббельс сообщили, что, к сожалению, не смогут присутствовать на мероприятии. Вице-канцлер Папен и Рудольф Дильс тоже отказались. Министр обороны Бломберг пришел, а шеф СА Рём — нет.
На банкете присутствовали Белла Фромм, Зигфрид Шульц, а также множество других друзей Марты, самых разных: Путци Ханфштангль, Арман Берар, принц Луи Фердинанд. Пестрота общества создавала дополнительную напряженность в зале: Берар по-прежнему был влюблен в Марту, принц Луи безнадежно изнывал по ней, а она была полностью поглощена Борисом (любопытно, что в список приглашенных его не включили). Явился старый знакомый Марты Ганс (Томми) Томсен, привлекательный молодой человек, отвечавший за связь между министерством иностранных дел и рейхсканцелярией. Пришла и его частая спутница — темноволосая пышнотелая и необыкновенно красивая Эльмина Рангабе; правда, в тот вечер возникло «осложнение» в виде супруги Томми, тоже присутствовавшей на банкете. В жаркой атмосфере кипящих страстей, шампанского, флирта и ревности было разлито предчувствие маячившей на горизонте беды.
Белла Фромм подробно описала в дневнике короткую беседу с Ханфштанглем на банкете.
— Не понимаю, зачем нас пригласили, — жаловался Ханфштангль. — Вечно все восторгаются евреями. Мессерсмит — еврей. Как и Рузвельт. Партия их терпеть не может.
— Доктор Ханфштангль, — отозвалась Фромм, — мы с вами это уже обсуждали. Со мной вам нет нужды притворяться.
— Ладно. Но даже если они арийцы, по их поступкам этого не скажешь.
В тот момент Белла Фромм мало думала о том, как снискать расположение нацистских чиновников. Ее дочь Гони две недели назад уехала в Америку (ей помог Мессерсмит), и Белла испытывала одновременно и грусть, и облегчение.
За неделю до этого закрыли газету Die Vossische Zeitung («Тетушку Фосс»), где Белла проработала много лет. Журналистка всё острее ощущала: времена, когда она была счастлива и могла не думать о куске хлеба, подходят к концу.
Белла Фромм заявила Ханфштанглю:
— Ну конечно, если вы заменяете понятия «хорошее» и «плохое» понятиями «арийское» и «неарийское», то лишаете аргументов тех, кто — так уж вышло — сохранил старомодные представления о том, что хорошо, а что плохо, что достойно, а что нет.
После этого она снова заговорила о Мессерсмите, заметив: коллеги его так уважают, что «фактически считают послом». (Это замечание наверняка вызвало бы у Додда нешуточное возмущение.)
Ханфштангль понизил голос.
— Ладно, ладно, — сказал он. — У меня много друзей в Соединенных Штатах, и все они тоже на стороне евреев. Но поскольку в программе партии особо подчеркивается…
Он умолк. Казалось, он мысленно пожимает плечами. Затем достал из кармана пакетик фруктовых леденцов Lutschbonbons. В детстве Белла их обожала.
— Угощайтесь, — предложил Ханфштангль. — Их делают специально для фюрера.
Белла выбрала один. Перед тем как положить его в рот, она заметила, что на нем выдавлена свастика. Даже фруктовые леденцы подверглись гляйхшальтунгу.
Затем разговор перешел на политические баталии, вызывавшие столько беспокойства. Ханфштангль сообщил, что Рём жаждет получить контроль не только над армией, но и над детищем Геринга — военно-воздушными силами.
— Герман просто в ярости! — воскликнул Ханфштангль. — С ним можно делать что угодно, но только не трогать его люфтваффе. За это он хладнокровно умертвит Рёма.
Потом он спросил:
— Вы знакомы с Гиммлером?
Белла Фромм кивнула.
Ханфштангль продолжал:
— Раньше в свободное от шпионажа в пользу рейхсвера время он разводил кур. Он вышиб Дильса из гестапо. Гиммлер ненавидит всех, но особенно Рёма. Но теперь против Рёма объединились все — и Розенберг, и Геббельс, и этот куровод.
(Он имел в виду Альфреда Розенберга, рьяного антисемита, возглавлявшего в нацистской партии бюро по международным отношениям.)
Описывая этот диалог в дневнике, Белла Фромм добавляла: «Среди деятелей нацистской партии нет ни одного, кто ради продвижения по карьерной лестнице с радостью не перерезал бы горло любому соратнику».
Свидетельством изменения политического климата в Берлине стал другой прием, на первый взгляд совершенно невинный, но, однако, вызвавший глубокие разрушительные последствия. Гостей принимал богатый банкир Вильгельм Регенданц, друг семьи Додд (к счастью, именно на это мероприятие Додды приглашены не были). В один из майских вечеров Регенданц устроил званый ужин на своей роскошной вилле в Далеме — районе на юго-западе Большого Берлина, славившемся красивыми жилыми домами, а также близостью к Груневальду.
Регенданц, отец семерых детей, был членом организации «Стальные каски» (Stahlhelm) — объединения бывших армейских офицеров, придерживавшихся консервативных взглядов. Он любил собирать вместе представителей самых разных кругов — на трапезы, дискуссии и лекции. На тот ужин Регенданц пригласил двух именитых гостей — французского посла Франсуа-Понсе и капитана Рёма. Обоим уже доводилось бывать у него.
Рём явился в сопровождении троих молодых офицеров СА, среди которых был юный адъютант — кудрявый блондин по прозвищу Красавчик Граф — секретарь главы СА, по слухам, иногда исполнявший также обязанности любовника. Гитлер позже назовет эту встречу «тайной вечерей», хотя на самом деле гости вовсе не пытались скрыть свое присутствие на банкете. Они оставили автомобили перед домом, на улице, у всех на виду, и узнать имена владельцев по правительственным номерам не составляло труда.
Два самых важных гостя представляли собой довольно странную пару. Франсуа-Понсе, мягко говоря, недолюбливал шефа СА, о чем он прямо пишет в своих мемуарах «Роковые годы»: «Я всегда питал глубокое отвращение к Рёму и по возможности старался избегать его, несмотря на важную роль, которую он играл в Третьем рейхе». Но Регенданц «умолял» Франсуа-Понсе прийти.
Позже в письме в гестапо Регенданц попытается объяснить свое настойчивое желание свести этих двоих вместе. Он утверждал, что идею устроить ужин ему подал Франсуа-Понсе, который якобы досадовал на то, что ему никак не удается встретиться с самим Гитлером, и попросил Регенданца поговорить с кем-нибудь из ближайшего окружения канцлера и передать ему просьбу. Регенданц полагал, что Рём может оказаться полезным посредником. Он уверял, что, приглашая гостей на ужин, он еще не знал о конфликте между Гитлером и Рёмом; напротив, убеждал он гестапо, «считалось, что Рём пользуется полнейшим доверием канцлера и горячо предан ему. Соответственно, все верили, что, сообщив что-то Рёму, можно донести информацию до фюрера».
За ужином к мужчинам присоединилась миссис Регенданц. Вместе с ней пришел сын Алекс, готовившийся стать специалистом по международному праву. После трапезы Рём и французский посол удалились в библиотеку Регенданца для неофициальной беседы. Рём говорил о военных вопросах, уверял, что не интересуется политикой, что считает себя лишь солдатом, офицером. «Разговор закончился во всех отношениях безрезультатно», — заверял Регенданц гестапо.
Вечер подошел к концу, к радости Франсуа-Понсе. «Еда была отвратительная, разговоры — пустые, — вспоминал он. — Рём спал на ходу и просыпался лишь для того, чтобы пожаловаться на здоровье — на ревматизм, который он надеялся вылечить в Висзее». (Речь шла о курорте на озере Висзее, где Рём собирался избавиться от недуга.) «Возвращаясь домой, — писал Франсуа- Понсе, — я проклинал нашего хозяина за скучный вечер».
Неизвестно, каким образом гестапо узнало об ужине и о том, кто на нем присутствовал. Так или иначе, к тому времени за Рёмом, несомненно, уже пристально следили, да и по номерам автомобилей, припаркованных у дома Регенданца, нетрудно было установить личности гостей.
Впоследствии этот ужин приобрел печальную известность. В середине лета британский посол Фиппс отметил в дневнике: из семи человек, сидевших в тот вечер за столом в особняке Регенданца, четверо убиты; один, спасая свою жизнь, бежал из страны; еще одного отправили в концентрационный лагерь. Фиппс писал: «Количеству жертв одного-единственного званого ужина позавидовали бы даже Борджиа».
Источник:
