Летом 2008 года журналист Зигмунт Джечловский был в Сухуми. Там он общался с местными жителями — в том числе с Ликой, хозяйкой одноименного кафе. Джечловский говорил с людьми об их истории, об отношениях абхазов с грузинами, о том, как бежали с родины и как находили себе новый дом.
Джечловский описывает город и состояние простых людей в преддверии войны с Грузией. Через несколько дней, утром 8 августа, Грузия обстреляла Цхинвали и попыталась захватить Южную Осетию. Через несколько часов Владимир Путин объявил операцию «по принуждению к миру» в зоне конфликта.
В Южную Осетию и Абхазию отправились российские войска. Война длилась пять дней — 12 августа президент Дмитрий Медведев объявил об окончании активных боевых действий.
26 августа 2008 года — практически сразу после окончания войны — Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. В том же году независимость этих территорий признала только Никарагуа. Через год к решению присоединились Боливарианская Республика Венесуэла и Науру. В мае 2018 территории признала Сирия. Другими государствами Абхазия и Южная Осетия так и остались не признаны.
Этот текст вышел на Полит.ру 9 сентября 2009 года.
Я бы не стал рекомендовать абхазское домашнее вино, которое подают в барах и ресторанах Сухуми. Абхазы производят вполне неплохое вино, например, вина «Псоу», которые продаются в престижных московских магазинах «Ароматный мир», но их на скорую руку приготовленное домашнее вино пить не стоит.
Вот почему летним вечером в одном сухумском кафе я — в компании туристов из Санкт-Петербурга — налегал на чачу (местная разновидность граппы, жутко крепкая и при этом дешевая, как бананы в Центральной Америке). Субботние вечера на черноморских курортах — это время прогулок и посещения баров и ресторанов, вероятно, с перспективой отправиться затем на ночную дискотеку. По крайней мере, так бывает на всех курортах Черного моря: от Созополя и Ялты до Сочи, Констанцы, и даже Батуми к югу от Сухуми, в Грузии.
Но это был Сухуми, столица самопровозглашенной независимой страны Абхазии. Я вышел из бара в переулок, ведущий к морю, и меня окутала тишина и чувство потерянности. Переулки перетекали друг в друга, и я блуждал в темноте среди полуразрушенных зданий со сломанными дверьми и разбитыми окнами, которые так и не починили со времен войны, закончившейся полтора десятилетия назад.
На одном из углов я, наконец, обнаружил признаки жизни — слабо освещенный круглосуточный гастроном. Внутри была пара покупателей, они покупали пиво и кока-колу.
Зрелище было довольно удручающее. В этом черноморском городе не было ни звуков, ни света, ни оживления, свойственных курортам в это летнее время. Он казался отверженным, покинутым, проклятым. Что за таинственный грех он совершил, чтобы быть осужденным на такую опустошенность?
Налево, налево, направо, немного прямо, потом снова налево. Я бесцельно бродил по мрачным улицам — вывеска гастронома осталась позади — в поисках чего-то, что развеяло бы мои невеселые мысли. Наконец, на углу, где улица Лакоба пересекается с улицей Конфедератов, я нашел это.
Кафе «Лика» всё еще обслуживало посетителей. Они сидели на открытом воздухе, их напитки размещались на двух столиках, стоявших на тротуаре. Всё это напоминало сцену из какого-нибудь фильма Джима Джармуша: странные люди, абсурдные вопросы и ответы — всё в тусклом, унылом освещении.
Толстая черноволосая женщина с восточной внешностью предложила мне сесть. Я сел, и мы оба стали наблюдать за двумя небритыми персонажами, ведущими пьяные разговоры возле своей старой разбитой «Лады».
«Сначала я подумал, что на мою машину приземляется НЛО», — объяснял один из них.
«Где это ты видел НЛО с лошадиными копытами? — возразил второй. — Я понял, что на машине лошадь, как только она издала лошадиный звук. Йихахахаа!» Он попытался изобразить ржание лошади, которая прыгнула на их машину.
История была следующая: эти двое медленно ехали по тряской грязной проселочной дороге, ведущей от гор к Сухуми. Вдруг из кустов выскочила лошадь и чуть не убила их обоих.
«У вас в стране так бывает? — спросил меня один из них. — Чтобы лошади выскакивали и ломали машины? Разве где-то еще такое случается?»
Я заказал очередную рюмку чачи и стал смотреть, как двое ребят уезжали на своей машине, скрипя шинами. Обслуживавшая меня полная женщина и была Лика, хозяйка кафе. Себе она тоже взяла напиток — терпкое домашнее вино, которое она пила из кофейной чашки с отбитой ручкой, — и мы начали разговаривать.
Жаль, сказала она, что мы встретились не двадцать лет назад, когда жизнь была прекрасной. Тогда она работала в «Советской торговле» — советском розничном предприятии. Во времена, когда всем не хватало еды, работа в универсаме или универмаге считалась привилегированной. Магазин, в котором она работала, находился в пригородах на севере Сухуми. Он был разрушен в 1992–1993 гг. во время войны с Грузией; его руины и сейчас видны проезжающим — они стоят как призрачное напоминание о счастливых временах.
В 1992 г., когда в Сухуми вошли грузинские войска, Ликой заинтересовалась мафия. Считалось, что у нее много денег: все знали, что продавцы брали взятки или перепродавали товары по завышенным ценам избранным покупателям. К счастью, когда нагрянули грабители, она была в Сочи. Будь она дома, она бы не захотела отдавать свое имущество, и ее бы убили. По происхождению она не абхазка, но это бы ее не спасло. Лика Богданесян — армянка, представительница многочисленного армянского меньшинства, расселившегося по всему побережью Черного моря. Даже сейчас в сепаратистской Абхазии живут более 40 000 армян, составляя почти пятую часть населения.
Когда Лика вернулась из Сочи, где она скрывалась у друзей, она обнаружила, что ее квартира разграблена и пуста. Ничего не оставили. Ни ковров, ни мебели, ни телевизора, ни холодильника. «Это наши соседи-грузины сделали. У нас в доме жил один парень — видели, как он уносил мебель. Двоих других, из того же дома, просто убили, когда они попытались защитить свое имущество. Но не все наши грузинские соседи такие. У нас были соседи — пара: он был водителем такси, она — медсестрой в клинике для наркоманов. Мы жили одной большой семьей. Как что понадобится — сахар, масло, деньги, стиральный порошок, — мы всегда знали, что можно попросить друг у друга».
Эта пара предложила спрятать у себя кое-что из имущества своих абхазских друзей, чтобы грабители не нашли этого. Когда опасность миновала, они вернули эти вещи на место. Но потом пришли абхазские войска, чтобы вновь захватить Сухуми, и они бежали. С тех пор Лика о них не слышала.
В том бетонном доме в северных пригородах Сухуми жило множество других грузин. Большей частью это были сваны, горские грузины, перебравшиеся сюда из близлежащих деревень. Они все уехали, и когда война закончилась, дом заселили новые жильцы — в основном, абхазы.
«Шеварднадзе и грузины просто не имели права начать эту войну», — продолжала Лика. Даже спустя 15 лет она испытывала гнев. То же чувствовали ее друзья, находившиеся в кафе. «Грузины были нашими соседями. Поколениями мы мирно уживались друг с другом. Бывали смешанные браки. И вот в один момент вся эта мирная жизнь рухнула».
«Разве я могу простить человека, который годами жил со мной рядом и вдруг захотел ограбить и убить меня? Никогда не знаешь, что у этих грузин на уме. Пятна крови нельзя просто вытереть, как воду».
Но Лика не ненавидит грузин. Она и не может. В конце концов, один из них был ее мужем. И это была настоящая история о любви. Десять лет назад они вместе открыли кафе «Лика». Если бы не она, он бы, наверно, уехал бы из Абхазии, как это сделали все его родственники.
«А он рисковал, оставшись здесь после войны? — спросил я Лику. — Грузин среди абхазов?»
Он очень пострадал во время войны, ответила она. «Трижды ему угрожал расстрел. Грузины хотели расстрелять его как предателя. Абхазы — потому что он грузин. Каждый раз он спасался чудом. Но его сердце не выдержало. После этого у него было два инфаркта, и оба раза врачам удалось сохранить ему жизнь. В третий раз — год назад — врачи уже ничего не смогли сделать».
Никто из его родственников на похороны не приехал — были только Лика и ее сын. Несколько месяцев назад его сестре разрешили приехать из Грузии, где она жила, чтобы почтить его могилу. Пара много потрудилась для своего кафе. Поначалу, когда у них не было ни гроша, они каждую чашку, тарелку или стакан для посетителей приносили из своего дома. Кроме того, им помогали друзья. Вначале Лика и ее муж жили в кафе круглосуточно. Постепенно они налаживали свой бизнес: закупали новое оборудование, холодильники, печь и микроволновку. Два-три года назад у них оказалось достаточно денег, чтобы нанять официантку и помощника на кухню. В летнее время они помогали российским туристам подыскать жилье; с этого они тоже получали небольшой доход.
Лика признает, что за последние несколько лет жизнь в Абхазии значительно наладилась. Хуже всего было сразу после войны, в 1993 г. Россия под руководством Ельцина наложила санкции: заблокировали поставки продуктов и медикаментов. Люди жили тем, что ездили в Россию и обратно, продавая самый популярный абхазский продукт — мандарины. Здесь были ограничения: не больше 20 кг в один приезд. Так что российские «коммерсанты» приезжали на своих грузовиках прямо к границе, а потом уезжали с грузом в Центральную Россию.
Я еще со своей поездки в 1990-е гг. помню толпы народу на приграничных окраинах Сочи. Под октябрьским дождем тысячи людей с сумками, коробками или тележками, полными мандаринов, терпеливо ждали, пока проверят их паспорта. Возвращаясь в Абхазию, они привозили соль, сахар, рис и необходимые продукты.
Когда при Путине Россия сняла санкции и открыла границу, Абхазия стала привлекательным местом отдыха для российских туристов. Среди них были те, кто не мог позволить себе отдых за границей или в соседнем Сочи, а бедность абхазского сервиса их не смущала. Многие были просто счастливы вновь оказаться в регионе, который с советских времен запомнился им райским местом.
«Конечно, теперь летом посетителей больше. Но было бы еще лучше, если бы политики наконец разобрались со своими проблемами».
Местные жители приходят в кафе и в зимние месяцы. Сейчас, когда ее муж умер, друзья помогают Лике управляться с кафе. Она знакомится и общается с новыми людьми. Иначе она бы тосковала одна дома.
«Теперь они снова собираются воевать». Лика каждую ночь смотрела телевизор и вполне представляла себе, что готовят политики на своих политических кухнях. «Они не думают о простых людях», — говорит она. Уже давно она потеряла всякое уважение к президентам, министрам и членам парламента. «Саакашвили, Путин, Багапш… Почему они не сядут за стол переговоров и не разберутся с проблемами?»
Внезапный грубый звук прервал Ликин монолог: звук неловко паркуемой возле кафе машины, двигатель которой бешено работал. Когда его выключили, ему на смену пришел другой звук:
«Лииихахааа!»
«Брухахахааа!!»
«Йиааахахахааа!!!»
Это вернулись те двое пьяных — они всё еще пытались изобразить звук, который издала лошадь, прыгнув на их машину. С ними был пассажир — владелец той самой лошади, которая повредила машину. Все трое были полны решимости выпить этой ночью еще хотя бы по одной, а только Ликино кафе работало в Сухуми в такой час. Как хорошо, подумал я, что они не попытались прихватить с собой еще и лошадь.
Я вернулся в свою гостиницу «Рица» поздней ночью. С балкона я смотрел на темное море, едва поблескивавшее в свете луны и звезд. Номер, в котором я жил, был очень непростой: это был тот самый номер, где в начале 1920-х гг. останавливался один из главных большевистских лидеров Лев Троцкий. Он застрял в Сухуми и не мог вернуться в Москву на похороны Ленина; обращаясь к местным жителям, он произнес вдохновенную речь, в которой восхвалял достижения вождя Октябрьской революции. Эта затянувшаяся отлучка из Москвы дорого обошлась Троцкому.
Сталин успел крепко захватить бразды правления в коммунистической партии, а спустя несколько лет он изгнал своего главного соперника из СССР.
Так текла жизнь в Абхазии в начале августа 2008 г. Сезон отпусков проходил тихо: последние несколько месяцев напряжение росло, а приезжих, соответственно, становилось меньше. Граница с Грузией была закрыта после террористических атак, устроенных весной в Гальском районе на юге Абхазии. В СМИ говорили о вооруженных столкновениях с использованием беспилотных самолетов.
Чиновники в Сухуми были обеспокоены летними военными учениями Тбилиси. И даже до того один или два раза у них было отчетливое впечатление, что грузины могут напасть в любой момент. Абхазские вооруженные силы не один месяц находились в состоянии полной боевой готовности. Больше всего их тревожило военное присутствие врага в верхней части Кодорского ущелья.
«Для грузин это кратчайший путь захватить Сухуми. Их боевые средства доберутся сюда за два часа», — заметил Нугзар Ашуба, спикер абхазского парламента, прежде чем предложить тост за мир. Мы сидели в маленьком кафе на окраине столицы, пробовали абхазские вина и ели излюбленное абхазское блюдо — мамалыгу, более известное в мире как полента.
Ашуба, бывший комсомольский аппаратчик, после падения коммунизма сделался экспертом по винам. Со своим российским паспортом он ездил во Францию и Южную Америку, чтобы больше узнать о производстве вин. Ему гораздо больше нравилось обсуждать виноград шардоне или мерло, чем говорить о политике. Пару лет назад он пригласил в Абхазию известного грузинского винодела и посадил новые виноградники. Грузинского? Я был вне себя от удивления. И он не побоялся сюда приехать? Ему нечего было бояться: Ашуба лично гарантировал ему безопасность, — был ответ.
Ашуба убежден, что если абхазская почва достаточно плодородна для выращивания первоклассных мандаринов, она может давать и высочайшего качества вино. Он с нетерпением ждет момента, когда абхазские вина по достоинству оценят в Москве и других городах мира.
После первой бутылки мы стали обсуждать абхазский бюджет. У сепаратистской республики не было своей валюты. Там использовались российские рубли. В какой-то момент он боялся, что государственный бюджет будет не в состоянии покрыть обязательства. Но в последние несколько лет в Абхазию (Коста-дель-Соль бывшего СССР) хлынули российские отдыхающие и привезли с собой долгожданные рубли. Даже те, кто на день приезжал из Сочи, тратили как минимум по 100 долларов каждый. Для тех, кто помнит старые добрые советские времена, такие места, как озеро Рица, монастырь Новый Афон, сталинские дачи, разбросанные по всей Абхазии, и старые курорты Гагры и Пицунда, — это национальное достояние, как Стоунхендж или Виндзор для посетителей Британии.
Экономический потенциал у Абхазии гораздо больше, чем у Южной Осетии. Ашуба — он помогал своим сыновьям открыть бизнес — уверен, что если в республике наступит мир, ее экономика вскоре начнет процветать. Один из его сыновей держит прокат телевизоров для российских туристов, живущих в местных гостиницах.
В последние несколько месяцев Ашуба опасался открытого вооруженного конфликта, по масштабам близкого к войне начала 1990-х. Михаил Саакашвили, кажется, сосредоточился на цели вернуть Абхазию под власть Грузии, и это сейчас для него гораздо важнее, чем вернуть Южную Осетию. «Если грузины на нас нападут, мы им ответим», — заявил спикер абхазского парламента. Казалось, он искренне убежден, что независимость Абхазии удастся отстоять. «В 1992 г. Конфедерация горских народов Кавказа мобилизовала добровольцев среди представителей самых разных этнических групп: казаков, адыгов, абазинов, кабардинцев, черкесов, осетин, чеченцев и многих других. Они снова мобилизуются — весь Северный Кавказ будет на нашей стороне».
– А Россия?
– Да, Россия тоже будет помогать Абхазии.
Но несмотря на всё это, на следующий день, 1 августа (за неделю до войны в Южной Осетии), он собирался уехать в отпуск в Сочи. Президент Абхазии Сергей Багапш тоже собирался в летний отпуск — он даже и не думал о войне. Через несколько дней должны были начаться Олимпийские игры в Пекине, и он не видел причин откладывать свои каникулы: в конце концов, официально Абхазии как государства не существовало, и в Пекине не должно было быть абхазских спортсменов, которых он мог бы поддержать.
Источник:
