В последний день февраля исполнилось сто лет со дня рождения Юрия Михайловича Лотмана, одной из центральных фигур восточноевропейской гуманитаристики. По этому поводу в Таллине и Тарту прошел четырехдневный конгресс «Семиосфера Лотмана». Это была удивительная конференция — не только по своему масштабу, трудно представимому и в доковидные времена, не только по звездному составу пленарных лекторов, но и по тому историческому моменту, на который пришелся конгресс. «Полит.ру» запускает серию материалов о конгрессе и юбиляре, ставя своей целью осмыслить лотмановский феномен, его присутствие на разных участках современного поля гуманитарных наук. В первом выпуске о мероприятии и его организации рассказывает Любовь Киселева, новое издание военных писем Лотманов обозревает Татьяна Кузовкина, а об успехах и перспективах лотмановедения говорит Игорь Пильщиков. Материал подготовил Валерий Отяковский.
Любовь Киселева, профессор-эмеритус Тартуского университета
Конгресс прошел в неожиданной обстановке, какую никто не мог предсказать. Происходящее, конечно, очень сильно повлияло на общую атмосферу, на настроение, но, с другой стороны, конгресс был просто спасителен для его участников. Когда я приехала в Таллин накануне, 24-го февраля, я не могла оторваться от телевизора, от программы «Настоящее время». Я смотрела на происходящее с ужасом, и единственное, чего мне хотелось — это рыдать, и больше ничего, и про всю науку я в этот момент забыла. Я благодарила Бога, что текст доклада у меня уже написан, потому что если бы я его не написала, то за эти дни я совершенно была бы не в состоянии этого сделать. Но в момент конгресса, когда ты слушаешь доклады, то все, так сказать, внетекстовое отходит на второй план, и это помогает. Я очень рада, что на закрытии конгресса оргкомитет выступил с антивоенным обращением к российским властям от имени его участников — это было единодушное и важное решение.
Организация конгресса была на уровне, все-таки больше трехсот участников из 37 стран, считая тех, что были онлайн. Конечно, если бы пандемические условия не были такими, какими они были, то приехало бы больше людей, но все-таки примерно половина участников была на месте. Помимо прочего, я была организатором секции «Карамзин в Лотмановской семиосфере», на которой сама делала доклад, также выступали двое коллег — Николай Зубков из Москвы и Татьяна Смолярова из Торонто. Я очень довольна секцией и тем, как она прошла, и количеством слушателей, и вопросами.
Надо сказать, что, конечно, предыдущие юбилейные конгрессы 2002-го и 2012-го собирали больше людей, которые были лично знакомы с Лотманом, были его учениками, но идет время, люди стареют и уходят из жизни. Поэтому было особенно приятно, что среди тех, кто выступал с пленарными докладами, были соавторы Юрия Михайловича: Юрий Гаврилович Цивьян, соавтор книги «Диалог с экраном», Борис Михайлович Гаспаров, который в течение 14 лет работал в Тартуском университете и был соавтором некоторых статей Юрия Михайловича. Особенно Борис Андреевич Успенский, с которым Юрий Михайлович написал больше всего работ в соавторстве, причем работ, я бы сказала, основополагающих. Борис Андреевич выступил буквально в канун своего 85-летия, которое исполнилось 1 марта, и это было, конечно, очень важным событием. Поскольку это совпало с такими страшными пертурбациями и закрытием воздушного пространства, он сперва заколебался, хотел уехать, а потом сказал: «Я бы себе не простил, если бы не прочитал эту лекцию и не был бы на могиле Юрия Михайловича», и это было очень приятно и знаменательно.
Что касается нашего тартуского сборника «К 100-летию Ю. М. Лотмана», то нельзя не вспомнить, что к каждому лотмановскому юбилею издавался сборник — и при его жизни, и после его ухода. Первый был к его пятидесятилетию — Quinquagenario, второй к шестидесятилетию — Finitis duodecim lustris, и к семидесятилетию был издан сборник, даже два, второй был составлен из работ молодых учеников. Затем, уже посмертно, по следам конгрессов к 80-летию и 90-летию издавались «Лотмановские сборники» в Москве. В этот раз мы решили выпустить сборник заранее, предварительно. В него включены девять научных статей, и это, в первую очередь, статьи всех членов кафедры русской литературы, а также коллег с кафедры семиотики. Центральное место в томе занимает большой отдел публикаций — в него, во-первых, включен важный биографический источник, сорокалетняя (за тартуский период) переписка Юрия Михайловича с сестрой, Лидией Михайловной, которая, которая, как известно прямо повлияла на выбор профессии младшего брата. Во-вторых, публикуются мои конспекты трех спецкурсов Юрия Михайловича по Карамзину. Это, конечно, неполные и неавторизованные записи от руки, и, кроме того, сам Юрий Михайлович всегда был против публикации конспектов, потому что говорил, что все записи нужно переписывать. Но после смерти, конечно, разговор меняется, и эти материалы важны как памятник эволюции взглядов Юрия Михайловича на Карамзина, по ним можно проследить, как двигалась мысль Лотмана об одном из центральных его героев. Понятно, что работа о «Письмах русского путешественника», а затем и «Сотворение Карамзина» — из тех исследований, которые нельзя подготовить за несколько лет, это труды, фактически, всей жизни.
Также в сборнике публикуется трогательное письмо Юрия Михайловича к Илье Захаровичу Серману и отзыв Лотмана о докторской диссертации Бориса Федоровича Егорова. Кроме того, мы печатаем два мемуарных текста — моей однокурсницы Ксении Андреевны Кумпан, замечательной питерской исследовательницы — я считаю, очень хороший текст, просто прекрасный. И чудесные воспоминания Марии Соломоновны Иониной, урожденной Левиной, которая теперь живет в Иерусалиме и работает в Яд-Вашеме. Отдельное место занимают неизвестные воспоминания Зары Григорьевны Минц об Ахматовой, а также ее статья о Горьком, впервые публикуемая на русском языке, поскольку наш том посвящается также и предстоящему в июле ее 95-летию. Я считаю том очень удачным и мы будем надеяться, что следующим изданием будут материалы конгресса, но, конечно, как это будет, что это будет — один большой вопрос, поскольку все наши умы и сердца сейчас заняты одним — войной. Мы подготовили заявление от имени сотрудников отделения, поскольку как люди, занимающиеся русской культурой, русским языком, мы обязаны выразить свое отношение к событиям.
Татьяна Кузовкина, старший научный сотрудник Таллинского университета
Книга, которую мы издали, называется «Лотманы. Семейная переписка 1940–1946 годов». Эту книгу мы готовили очень долго, замысел возник три года назад и создавалась книга большим коллективом ученых и родственников Лотмана из разных стран. Мы всегда знали, что есть существуют его письма военного времени и большая их часть хранится в архиве Натальи Юрьевны Образцовой. Они впервые были представлены публике несколько лет назад, на петербургской выставке к 90-летию Зары Григорьевны Минц. Оказалось, что писем много и они потрясающе интересные. Мы решили собрать их вместе и тогда началась работа над паззлом из разных архивов. После сложной работы с композицией и хронологией сборника разгорелась собственно комментаторская работа, и в ее процессе открылся целый пласт потрясающих архивных материалов. Мы должны были комментировать огромное количество имен, которых никто не знает — одноклассников, однополчан, подруг, друзей и мы старались этих людей вернуть к жизни, найти про них как можно больше сведений. На этом пути нас ждали очередные открытия. Например, в тартуском архиве лежало письмо от однополчанина Юрия Лотмана, подписанное «Арон» и дальше шла неразборчивая фамилия. Оказалось, что сын автора этого письма живет в Киеве, он филолог и поклонник Юрия Михайловича, причем он не знал, что его отец и Юрий Михайлович служили в одном полку. При помощи киевских знакомых мы нашли этого человека, пригласили его в Таллинн, он приехал, рассказал о своем отце и это подарило интереснейший комментарий к «Не-мемуарам», где Юрий Михайлович говорит о том, что в их полковом театре был замечательный скрипач. Так вот, Арон Резниченко был скрипачом в этом полковом театре и автором письма к Лотману. Было много таких встреч с живыми людьми, чаще всего с родственниками тех, кто упоминается в письмах, мы их расспрашивали. Так, например, в письме Юрия Михайловича из учебной части упоминается чех Грушка. Оказалось, что его внучатый племянник живет до сих пор в городе Чугуев, и его предок, вернувшись в родной Чугуев, основал целую династию врачей. Только читая новости о бомбежке Чугуева, я поняла, насколько это все актуально и больно. Мы привыкли считать Юрия Михайловича оптимистом, а в этой книге он пессимист, он пишет о том, что ему очень хотелось бы продолжить образование, но он не знает, как сложатся события. Он пишет, что он фаталист и ему придется подчиняться обстоятельствам. И вот в этот момент, когда мы все оказались в ситуации войны, всех охватила беспомощность и желание остановить происходящее — этот пессимизм Лотмана оказался актуальным.
Игорь Пильщиков, старший научный сотрудник Таллинского университета, профессор UCLA (Лос-Анджелес)
Я думаю, главный challenge для тех, кто заинтересован в более широком распространении идей Лотмана — это выход за рамки русистики. Почему? Потому что внутри частной дисциплины обретает ценность практически всё — и общие соображения, и конкретные интерпретации, и отдельные замечания. Но общая концепция, ее когерентность и ее новизна отходят на задний план. Между тем типичный вопрос от не-русиста: а зачем мне читать Лотмана? Что я узнаю из его работ, чего я не знаю из западных теорий? В этом отношении полезное дело делают Андреас Шонлё, Марек Тамм, Н. С. Автономова, Калеви Кулль, Михаил Лотман, Пеэтер Тороп, Индрек Ибрус: это осмысление и применение лотмановской семиотики в контексте Cultural Studies, Memory Studies, теории перевода, гуманитарной методологии, общей семиотики, Digital Humanities. Такие подходы отвечают на вопрос: чем актуален Лотман сегодня? Другое важное направление — это историко-научное изучение интеллектуальной биографии Лотмана — литературоведа, культуролога и семиотика на фоне тартуско-московской школы, предшествующих и параллельных течений гуманитарной мысли. «Концепция» одинокого гения, взявшего свои идеи ниоткуда и развивавшего их в отрыве от общего сложного контекста тартуско-московского семиотики, возглавляя сплоченный и преданный идеям лидера отряд, — это, конечно, неоромантическая апологетическая аберрация.
История науки имеет и практическое применение: реактуализация забытой и неизвестной части наследия. То, что в свое время было высказано, но осталось недообсужденным, незамеченным или неопубликованным, может быть востребовано в новой ситуации (как это, например, происходит с квантитативными исследованиями формалистов и структуралистов в дигитальную эпоху). «Канонический» корпус трудов Лотмана воспроизведен в изданиях «Искусства-СПб», но нужно издавать, причем обязательно с историко-научыми комментариями, и то, что осталось за его рамками. Это и неизданные работы, которых остаётся достаточно, работы, выходившие на других языках, но не напечатанные по-русски, а также научная переписка. Их имеет смысл публиковать в тематико-хронологических томах, примером которых мне видятся изданные нами работы Лотмана о структурализме и структуралистах («О структурализме. Работы 1965–1970 годов»). Можно и нужно подготовить аналогичные тома, посвященные работам по семиотике и типологии культуры (1970–1990), семиотике поведения и теории биографии (1975–1990) и так далее.
Источник:
