Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге представляет книгу американского историка Стивена Эпштейна «Генуя и генуэзцы. 958–1528» (перевод И. Д. Травина).
Книга посвящена средневековой Генуе — важнейшему коммерческому центру не только Италии, но и всей Европы в X–XVI веках. Автор прослеживает судьбу города на протяжении долгого времени, рассказывая об основных политических акторах Генуи, о важнейших семейных кланах, влиявших на городскую жизнь, о войнах с соседями, колониальных экспедициях, острых внутренних конфликтах, развитии бизнеса, благотворительности, формировании государственного долга. История этого города представляет огромный интерес — особенно для тех, кто хочет понять, как из позднего Средневековья и эпохи Ренессанса вырастал современный мир. Исследования европейской модернизации невозможны без анализа генуэзской морской торговли и экономических институтов, возникших в Генуе. Читатель узнает, как постепенно из генуэзской торговли рождалась сильная экономика, как укреплялись местные политические институты и как город формировал ту базу, которая станет потом основой европейской модернизации.
Предлагаем прочитать фрагмент главы, рассказывающей о генуэзской морской торговле XIII века.
В Генуе и меньших городах и деревнях Лигурии экономика в первую очередь зависела от моря — крупнейшего источника работы для простых генуэзских мужчин и женщин. Купеческий класс путешествовал по коммерческим причинам, но каждой генуэзской галере — основному кораблю для восточной торговли — требовалась команда из 100–125 человек, из которых почти все сидели на веслах и при необходимости могли быстро переквалифицироваться в пиратов. С наступлением сезона навигации тысячи свободных генуэзцев отправлялись в море в качестве членов команды, а в военное время на кораблях могли служить свыше 10 000 человек.
В долгом плавании из Генуи в Александрию или Акру галера могла плыть против течений, ветров и приливов Средиземного моря. Это преимущество в мореходстве оправдывало стоимость прокорма такой большой команды и регулярные затраты на приобретение значительного количества питьевой воды. Галеры обладали большой осадкой и обыкновенно плавали под одним треугольным парусом, что делало эти узкие суда уязвимыми — при плохой погоде или дурном управлении они легко переворачивались. Большое парусное судно, называвшееся нав[1], имело меньшую команду, от 16 до 32 человек в мирное время, что делало его более экономичным средством передвижения — и лакомым кусочком для пиратов. Этот корабль и его уменьшенная версия, называвшаяся бус[2], могли проплыть куда угодно и везти значительно больший груз. Небольшие парусные корабли и галеры оставались вблизи берегов и небольших островов и обычно использовались в набегах на Медзоджорно[3] и Северную Африку. Опытные моряки, проводившие жизнь в море, могли при этом заниматься торговлей, так как по обычаю даже на переполненных судах они имели право на мешок личных вещей. Некоторые генуэзцы в конце концов обосновывались за морем в купеческих кварталах и землях коммуны. Вероятно, именно отошедшие от дел гребцы и моряки формировали ядро постоянной популяции таких поселений.
Молодые ремесленники нередко присоединялись к команде корабля, привлеченные относительно высокой платой за плавание и возможностью увидеть мир, лежавший за пределами тесной Генуи. Эти и другие профессии — от стивидоров[4], разгружавших и загружавших корабли, корабельных плотников, канатчиков и мастеров, шьющих паруса, до поставщиков провизии и бондарей — представляли собой хребет морской экономики. Даже неотесанные жители изолированных деревень восточной Лигурии, жившие далеко от побережья, но поставлявшие корабельщикам качественные древесные стволы для мачт, трудились в едином ритме с морскими волнами. Постоянные потери кораблей на войне, в штормах и даже в портах из-за разрушительных пожаров создавали надежный спрос на новые суда, что стимулировало эти вспомогательные ремесла и торговлю, а также давало работу людям по всему региону.
Прибытие и отбытие кораблей было главной темой для генуэзских хронистов. Например, июнь был всегда напряженным месяцем, потому что именно тогда из Утремера — государств крестоносцев на Востоке — ожидалось возвращение в порт конвоя кораблей, отправившихся туда предыдущей осенью и зимовавших вдали от дома. Враги Генуи зачастую были не прочь поживиться за счет этих набитых добром судов. В 1207 году семь галер и других кораблей с экипажами по меньшей мере в тысячу генуэзцев уже приближались к Нерви, когда большой шторм потопил нав и две барки, а одну из галер выбросил на берег в Стурле. По сложившейся традиции архиепископ вынес мощи святого Иоанна Крестителя и вместе с духовенством, мирянами и женщинами прошествовал через город, движимый страхом, что потерян весь флот. После того как шторм утих, консулы выслали поисковую группу, которая успешно отыскала уцелевшие корабли и сопроводила их в безопасную гавань. В 1217 году Оджерио Пане отметил с большой тщательностью, что во вторник, 20 июня, с Востока прибыл большой конвой, состоявший из двадцати двух парусных кораблей, галер и тарид[5] (большое парусное судно). Неудивительно, что праздник 24 июня в честь святого покровителя генуэзцев пользовался таким успехом.
Другие торговые операции, не связанные с мореходством, также приносили доход, ведь процветание, которое торговля приносила городу, отражалось на всем. Поскольку оружие было востребовано всегда, местная индустрия активно производила мечи, доспехи и щиты, но наибольшим спросом пользовались арбалеты, искусством стрельбы из которых — как на суше, так и на море — прославились генуэзцы. Исследование профессий показывает, что ferrarii[6] были второй по численности ремесленной группой в городе. Эти специалисты по железу изготавливали множество необходимых для торговли инструментов и были крайне важны для судостроения и производства оружия.
Как минимум в 1250-х годах крупнейшим производством в городе стала переработка шерсти. Женщины и мужчины чесали шерсть, пряли и ткали шерстяные ткани, которые затем отдавали другим ремесленникам — чистильщикам, красильщикам и портным. Генуя никогда не соперничала с Флоренцией в ткацком ремесле, но местное население всё равно нуждалось в одежде. Купцы привозили из других земель в город сырую шерсть и ткани, необходимые для функционирования этого производства в регионе, который отнюдь не был знаменит овцеводством. Позднее обработка хлопка и шелка станут важными местными занятиями, но в то время генуэзцы работали лишь с шерстью и ее же носили. Женщины участвовали во всех стадиях производства, кроме очистки, мужчины же брали на себя функции торговцев — таково было распределение труда среди полов. Ткачи и прочий люд, занятый переработкой шерсти, жили в стороне от порта, преимущественно в восточной части города в Ривотурбидо и Сан-Андреа-де-Порта; к 1231 году lanerii[7], работавшие в этих районах, определяли продолжительность своего рабочего дня по звону колоколов местных церквей. Навыки ткачества и прядения позволяли некоторым женщинам успешно предлагать свой труд на рынке.
Тем временем из Ломбардии стало распространяться новое религиозное движение гумилиатов[8], пустившее корни среди работников шерстяной отрасли, в особенности среди женщин. Гумилиаты работали в том же районе, что и другие ткачи, за своими собственными станками в своих собственных домах, заключая контракты на производство ткани по фиксированной цене. Другие работники трудились в мастерских и жилищах мастеров-ткачей. Эти наемные рабочие получали ежедневную плату — так, например, ученик прядильщика в 1214 году получал два пфеннига в день на протяжении первого года, но со второго года плата возрастала до двух с половиной пфеннигов в день. В начале 1970-х годов во время раскопок вокруг церкви Сан-Сильвестро были обнаружены маленькие монеты того периода, а именно половина и четверть пфеннига из серебра низкого качества. Они имели хождение не среди богатых купцов Генуи, а среди простых работников, едва сводивших концы с концами. По моей оценке, в первой половине XIII века два пфеннига в день составляли прожиточный минимум, покрывающий стоимость еды и одежды. В то время как купцы заключали в порту коммерческие контракты на сотни ливров, рабочие за несколько пфеннигов в день сгружали с кораблей соль и тюки с хлопком, а на окраине старого города за такую же плату мужчины и женщины сидели за ткацкими станками.
Перевозки всех видов, а также торговля и изготовление тканей господствовали в местной экономике, сильно выделяясь среди прочих занятий, но и представители других профессий — мясники, пекари и изготовители свечей — все тяжко трудились, чтобы поддерживать жизнь Генуи. Этим ремесленникам, будь то брадобреи, заботившиеся о внешнем виде генуэзцев, повара, готовившие им пищу, или кузнецы, подковывавшие их лошадей и мулов, приходилось противостоять притягательности моря и возможностям, которые оно предлагало тому, кто хотел чего-то большего, чем чинить обувь или выносить ночные горшки до конца своих дней. Море служило как бы клапаном сброса давления, обеспечивающим должный уровень социальной мобильности, но делало оно это в условиях укоренившегося разделения труда между мужчинами и женщинами. На задворках морской экономики некоторые женщины работали на заготовке провианта или изготовлении хлопка для парусины. Однако то же самое море, которое дарило столько возможностей генуэзским мужчинам, должно было вселять лишь отчаяние в сердца женщин, ежедневно видевших его и вдыхающих его запах. Наверное, море казалось им тюремной стеной, еще более непреодолимой, чем горы на севере. Многие мужья, отправлявшиеся на заработки в море, пропадали за этой стеной и никогда больше не возвращались, будь тому виной кораблекрушение или желание начать новую жизнь где-то еще. Возможно, во всей Италии одна лишь Венеция была в полной мере портовым городом; даже Пизу окружали леса, пастбища и сельскохозяйственные угодья, обеспечивающие большее разнообразие отраслей местной экономики. Таким образом, море формировало основы генуэзской экономики примерно так же, как оно формировало многочисленные гроты и бухточки в самом побережье.
Морская торговля поднимала оплату труда для людей в некоторых ремесленных производствах и одновременно разоряла других, снабжая город конкурирующими товарами; она отказывала женщинам в возможности отправиться в море и вместе с тем открывала им уникальные перспективы, которых не имели их сестры во внутренних землях и городах вроде Милана и Флоренции. Но даже эта зарисовка морских и ремесленных профессий становится более сложной, если мы примем во внимание, что по сравнению с другими городами материковой Италии генуэзцы того времени отводили куда более всепроникающую роль в своей экономике рабам. Рабов привозили вместе с другими предметами торговли из Испании и Северной Африки. Эти невольники, преимущественно женщины, жили и работали в поместьях богатых генуэзцев. Так, например, в своем завещании от 17 января 1214 года богатый и видный генуэзский гражданин Симон Барлария оставил своей жене рабыню по имени Альда, а своей дочери — рабыню по имени Мария. В этой семье рабы были достаточно важным имуществом, чтобы распределять их на основании симпатий и полезности. В раннем XIII веке рабы обыкновенно стоили около 6 ливров, хотя цена могла колебаться от 3 до 9 ливров, позволяя предположить, что возраст и пол влияли на рыночную стоимость. Мусульмане с куда большей вероятностью становились жертвами рабства, но и коренные обитатели Сардинии и Корсики могли в результате покупки или пленения оказаться в Генуе в статусе рабов. Мишель Балар обнаружил похожий разброс цен, от 4 до 7 ливров, около 1240 года, но уже во второй половине века рабство стало еще более крупным бизнесом в Генуе, и цены на рабов возросли.
Иметь собственных рабов было не по карману большинству генуэзцев; 5 ливров являлись значительной суммой, и по иронии судьбы примерно столько же стоило празднование годовщины в одной из главных церквей или одном из главных монастырей города. Если позднейшим свидетельствам можно верить, то некоторые рабыни не только работали в качестве служанок в домах своих господ, но и становились их наложницами. Рабы также отбирали у «свободных» людей рабочие места и связанные с ними возможности. В нижних слоях генуэзского общества сама по себе свобода ценилась невысоко. Так, например, 4 января 1256 года Бенвенута устроила свою дочь Паулету в одно из поместий в качестве pediseca[9], пообещав, что девочка будет заниматься всей необходимой работой внутри и снаружи дома в течение четырнадцати лет всего лишь за еду и одежду. Паулета не стоила своему хозяину ничего сверх того, что ему пришлось бы потратить на рабыню, причем заключенная сделка не потребовала капитальных затрат. В то же время мать Паулеты, отдавая свою дочь за просто так, видимо, испытывала удовлетворение от того, что дочь больше не придется кормить. Подобные суровые реалии могли покончить с работорговлей в Лигурии, так как дети бедняков из ремесленных районов и, что более вероятно, из горных деревень вытесняли дорогостоящих экзотических рабов. Тем не менее принцип «престижного потребления»[10], предложенный Торстейном Вебленом, работал и здесь. Богачи окружали себя большим количеством свободных слуг, купальщиков, подносителей воды и в особенности кормилиц и выставляли свой общественный статус напоказ не только тем, что могли позволить себе содержать рабов, но и тем, что время от времени могли освобождать их по завещанию или отдавая в качестве подарка близким родственникам. Когда в доме требовалось выполнить какую-либо тяжелую или опасную работу, скорее всего, ее выполняла какая-нибудь Паулета — раб был слишком дорогим имуществом, чтобы им рисковать.
К началу XIII века деньги радикально изменили генуэзское общество. Динамично развивающаяся экономика наемного труда привлекала иммигрантов из сельской местности и благоприятствовала росту городской популяции. Торговля продолжала обеспечивать хорошую прибыль как некоторым представителям старой знати, так и перспективным новичкам. Поскольку рейды за рабами как таковые уходили в прошлое, новым средством приобретения этого постыдного товара, украшавшего дома влиятельных людей, становились наличные деньги. Кредитный рынок предоставлял начальный капитал тем, кто в нем нуждался, и вместе с тем приспосабливался к последним нововведениям в учении церкви о таких сложных вещах, как ростовщичество и справедливая цена. Папа Иннокентий IV, генуэзец по происхождению, в своем комментарии к каноническому праву представил читателям практические знания о реалиях экономики. Так, например, добросовестность и благие намерения[11], являвшиеся классическими теологическими понятиями, предоставляли богатую почву для нравственного подхода к тому, как именно должен работать рынок. Папа понимал, что доверие являлось в данном случае основой взаимоотношений: одной из причин процветания Генуи было то, что ее жители создали стабильные и предсказуемые рынки. Рынки выигрывали от атмосферы доверия, однако денежная экономика повлияла и на другие стороны жизни общества. Деньги позволили некоторым генуэзским женщинам, будь то богатые вдовы или скромные ткачихи, вести более независимую жизнь, чем была у их матерей. В то время как Генуя становилась богаче, возрастали и ставки в войне; эти изменения коснулись как местного налогообложения, так и страхов генуэзцев, живших в постоянном ожидании того, что враги разграбят Лигурию. Таким образом, в начале XIII века экономическое будущее Генуи казалось вполне ясным, по крайней мере до тех пор, пока гражданские раздоры или полномасштабная война не нарушали морскую торговлю, а также при том условии, что значительная часть этого новоприобретенного богатства процеживалась сквозь все слои общества, удерживая низы от крайней нищеты и спасая средний класс от наиболее опасного из социальных разочарований — краха растущих ожиданий.
[1] Нав (лат. navis) — корабль.
[2] Бус, или буций (лат. bucius) — лодка, бот.
[3] Медзоджорно (итал. mezzogiorno — полдень) — наименование Южной Италии.
[4] Стивидор (от лат. stipo — перекладываю) — грузчик.
[5] Тарида (итал. tarida, от араб. — миска, тарелка) — грузовой корабль Средневековья, изначально предназначавшийся для перевозки лошадей.
[6] Ferrarii (лат.) — кузнецы.
[7] Lanerii (лат.) — шерстянщики.
[8] Гумилиаты (итал. umiliati, от лат. humiliatus — смиренный) — средневековое религиозное движение, члены которого призывали вернуться к апостольской простоте, бедности, покаянию и смирению перед волей Господа.
[9] Pediseca (от лат. pedisequa — следующая по стопам) — служанка.
[10] ** Престижное потребление, или демонстративное потребление (англ. conspicuous consumption) — термин, введенный американским экономистом и социологом Торстейном Вебленом, описывающий практику приобретения большего количества или более качественных товаров и услуг, чем представляется необходимым с практической точки зрения. Иными словами, способ демонстрации власти и богатства с помощью показного растрачивания средств.
[11] Bona fides (лат. — добрая вера, благие намерения, честные средства) — нравственный принцип, в соотвествии с которым человек поступает честно, открыто и справедливо, а его словам можно доверять.
Источник:
