Издательство «Альпина Паблишер» представляет книгу американского писателя Питера Прингла «Николай Вавилов. Ученый, который хотел накормить весь мир и умер от голода» (перевод Натальи Александровой).
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога-конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев. Глубоко человечный и яркий рассказ рисует очень живой образ блестящего ученого, жизнелюба и подвижника, до самых последних дней не расставшегося со своей великой мечтой.
Предлагаем прочитать фрагмент главы, посвященной экспедиции Вавилова в Афганистан.
Афганистан, 1924 год
Николай Иванович вернулся домой, как нельзя более решительно настроенный продолжить международные экспедиционные исследования. Теперь он стремился к поиску центров генетического разнообразия — наиболее изобильных природных лабораторий сортового богатства — в Афганистане, Северной Африке и Эфиопии. Как и в нынешнее время, в Афганистане тогда было опасно: страна была охвачена повстанческим движением и с недоверием относилась к иностранцам. Советский исследователь, приехавший в служебную командировку из страны большевиков, вызывал особенно сильное подозрение. Николай Иванович со свойственным ему стоицизмом отметил, что условия экспедиции по Афганистану были «довольно тяжелыми». Это мягко сказано.
Под руководством Вавилова первая советская научная экспедиция начала свой путь по Афганистану 19 июля 1924 года. Хотя граница советских среднеазиатских республик с Афганистаном составляла полторы тысячи километров, ни один русский ученый-ботаник ни разу не отправлялся туда на сбор растений, притом что Афганистан был и остается в основном земледельческой страной. За пять месяцев Вавилов преодолел более пяти тысяч километров, большей частью на лошадях. Когда поиски привели его за Гиндукуш, на границе с Британской Индией Вавилов обнаружил уникальную пшеницу и рожь неизвестных в Европе сортов. Он собрал образцы фруктов и овощей, особенно дынь, и семена хлопчатника. Но главным сокровищем оказалась мягкая пшеница. Выяснилось, что Афганистан обладает наибольшим разнообразием разновидностей мягкой пшеницы в мире. В общей сложности Вавилов привез из экспедиции семь тысяч образцов семян для мировой коллекции растительных ресурсов Земли.
С самого начала экспедицию преследовали неудачи. Афганцы волновались, что если дадут визы русским, то следом появятся англичане, а там, возможно, и немцы. Не успеешь оглянуться, как вся страна будет кишеть иностранцами. Чтобы преодолеть возражения афганской стороны, советский МИД оформил Вавилова и двух участников экспедиции, селекционера и агронома, как дипломатов: Вавилов числился торговым референтом, а его коллеги — дипкурьерами. Это вызвало подозрение у англичан. Они уже два месяца пристально наблюдали за деятельностью Вавилова.
14 апреля 1924 года дипломаты британской миссии в Москве дали в Лондон телеграмму с грифом «Секретно», сообщая о «научной экспедиции в Афганистан профессора Вавилова». Их беспокоило, не отправляла ли Москва Николая Ивановича возбуждать антианглийские настроения в приграничных с Индией районах, где не так давно были убиты два британских офицера. В самом Афганистане шли болезненные попытки внедрить западные ценности, особенно образование для женщин, но муллы встречали любые перемены в штыки. Экспедиция сталкивалась с бесконечными задержками в каждом городе из-за ожидания подорожных от местных властей. Первый переводчик Вавилова, русский по национальности сотрудник советского консульства в Герате, большую часть времени пьянствовал. Персидского языка, на котором в Афганистане говорило большинство должностных лиц, он не знал. «Мне пришлось немедленно приступить к совершенствованию своих языковых познаний, другого выхода не было, — писал Вавилов в путевых заметках. — Встав рано утром, приходилось твердить скучную фарсидскую грамматику».
Небольшому каравану не разрешалось переходить из города в город без военного эскорта. Обычно это были два конных сипая — обученных англичанами солдата из местного населения, — они оказались трусливыми и капризными. Они всё время роптали, что Николай Иванович берет слишком быстрый темп. По некоторым горным тропам через Гиндукуш вьючные лошади боялись ступать по покосившимся мостикам через горные речки и по тропам с россыпями валунов. Животных часто приходилось развьючивать и переводить вручную, а затем самим переносить багаж. Сипаи взбунтовались: один раз объявили «забастовку», в другой — на некоторое время просто исчезли. В какой-то момент они отказались сопровождать Вавилова, потому что, по их словам, впереди на маршруте слишком много басмачей. Чаще всего местные жители были настроены дружелюбно, но не всегда. В каком-то городке Вавилов фотографировал развалины, которые оказались местной религиозной святыней; муллы выбежали и швырялись камнями до тех пор, пока обидчики-иностранцы не двинулись дальше.
Первоначально Вавилов намеревался охватить поисками северную часть Афганистана, в том числе горный массив Гиндукуш, но страдал от приступов малярии, а на одного из его спутников плохо действовала местная кухня. Такие задержки тормозили экспедицию и вынуждали всё время пересматривать маршрут.
В Гератской долине, первом пункте назначения на северо-востоке Афганистана, на полях росли пшеница, ячмень, просо, кукуруза, бобовые, сурепка, клещевина и пажитник. Здесь же были посевы хлопчатника, конопли, табака и опийного мака. Сады изобиловали урюком, грушами, сливами, инжиром, гранатами, персиками. Вавилов собрал образцы всех этих растений.
При всем богатстве и разнообразии культур главным научным открытием стала рожь, найденная в полях пшеницы вокруг Герата. Вавилову уже доводилось видеть рожь, которая росла среди пшеницы, но она была культурной. А здесь произрастала дикая, засоряя посевы пшеницы, как сорняк. Эта рожь доказывала гипотезу Вавилова о происхождении этой культуры. В рассказе об экспедиции он с оптимизмом сообщил: «Мы были у истоков видообразования европейских культурных растений».
После Герата экспедиция продвигалась медленно. Путь длиною пятьсот сорок километров от Мазари- Шарифа до Кабула занял тринадцать дней. На ночь останавливались в караван-сараях. Дорога через перевалы и ущелья была «еще не проторена, и только динамитом можно серьезно улучшить этот путь». Наконец, с высоты 2240 метров путники увидели массивные вершины Гиндукуша — знаменитые горные вершины-семитысячники простирались перед ними веером.
В путевых заметках Вавилов писал: «Навстречу мчатся всадники, они останавливают караван и объясняют нашим провожатым, афганским солдатам, что нам надо подождать большого начальника. <…> Выясняется, что произошло какое-то несчастье. Кто-то стрелял в начальника и, по-видимому, сильно ранил его. <…> Каждый европеец в этой стране является синонимом доктора, врачевателя от всех болезней. В рабате большой переполох. <…> Уже наступает ночь, но на улице светло. Около нашей стоянки огромная толпа в несколько сот человек с факелами».
Губернатора области принесли на носилках. Николай Иванович достал йод и дезинфицированные английские бинты, купленные в Мазари-Шарифе. Телохранители губернатора наблюдали, как он вскипятил воду, промыл рану, вылил на нее весь имевшийся йод и забинтовал, надеясь, что эта примитивная первая медицинская помощь сработает. На рассвете караван опять догнали всадники, на этот раз со словами благодарности от губернатора и с урюком и орехами в подарок.
Молва о европейском докторе полетела впереди путников. В каждом следующем рабате Вавилова встречала вереница больных. Он снабжал их хиной или аспирином до тех пор, пока запасы не иссякли.
Когда караван приблизился к Кабулу, до путников дошла весть о восстании южных племен, достаточно серьезном, чтобы угрожать низвержением афганскому эмиру-модернизатору Аманулле-хану. Европейцы уже стали уезжать из Кабула, но Вавилов твердо решил продолжить путь. Он отметил: «Перспектива идти вспять, в Мазари-Шариф, когда еще впереди оставалось три четверти дела, нас не устраивала. Надо было во что бы то ни стало стремиться дойти до Кабула».
Настойчивость Вавилова оказалась вознаграждена. Дикая гератская рожь была только началом успеха. По ходу экспедиции он нашел «замечательные посевы безостой яровой пшеницы, люцерны, персидского клевера». (Как отмечалось ранее, ости — это заостренные отростки на колосках злаковых, таких как пшеница, ячмень и овес. Злаки c остями называют остистыми. Наличие или отсутствие ости представляет интерес для селекционеров, поскольку бывает связано с урожайностью.) На окраине Кабула Вавилов заметил так называемую карликовую пшеницу, высокоурожайный сорт с особенно прочной соломой. Он также нашел мелкозерные темные бобы, которые резко отличались от европейских сортов, и разновидности хлопка, похожие на индийские.
У Вавилова, безусловно, захватывало дух, когда он собирал и систематизировал такое количество сортов. Он с ликованием отмечал: «Здесь полно эндемов. <…> Совершенно ясно было, что мы находимся в области развития оригинальной культурной флоры».
Вавилов заключил, что эти растения формировались в течение многих веков в суровых условиях, на каменистых почвах и при экстремальных температурах, а не в мягком климате орошаемых речных долин, как считалось раньше. Это был поспешный вывод, основанный на малом количестве данных, но вполне объяснимый. Не стоит забывать, что Вавилов был первым ботаником, сделавшим такое наблюдение.
Изначально Николай Иванович намеревался повернуть домой после того, как экспедиция достигнет Кабула, но Афганистан оказался слишком заманчивым. Словно археолог на пороге только что найденной древней гробницы, Вавилов не мог не продолжить экспедицию, не увидев остальных ботанических сокровищ Афганистана.
Их группа разделилась. Часть экспедиции вернулась в Герат через Кандагар, а Вавилов с остальными спутниками направились менее известным маршрутом в сторону Памира. Этот переход оказался даже опаснее его первого странствия по Памиру в 1916 году.
Вавилов с коллегой, проводником и двумя сипаями на трех вьючных лошадях вышли в направлении перевала Саланг. Это была важнейшая дорога через Гиндукуш, соединявшая Кабул, столицу Афганистана, с севером страны. Двигаясь наверх к перевалу, караван шел по прошлогоднему снегу и замерзшим ручьям и лужам. Дорога превратилась в тропинку, лошадей пришлось вести в поводу, когда вдруг перед путешественниками открылась изумительная панорама Гиндукуша. Даже ради ее одной стоило преодолевать предательски скользкий подъем. На восьмой день пути караван вошел в город Ханабад в долине реки Таликан, затем снова двинулся вверх и дошел до Файзабада, а затем еще выше к цели, в Зибак. «Намеченная цель достигнута. Это прекрасный сельскохозяйственный район с поливной культурой, с изобилием воды. Царство эндемов, безлигульной пшеницы. Яровая гигантская рожь». Они продолжили путь вдоль границы с Индией (ныне — Пакистан). Коллега Вавилова снова почувствовал себя нездоровым, так что Николай Иванович самостоятельно отправился сперва в Кафиристан, а затем обратно в Кабул через Нуристан — провинцию, где до того побывал лишь один европеец, британский полковник Робертсон.
«Климат Зибака суровый, — записывал Вавилов. — Население бедное. Одежда ужасающая. Несмотря на холод, люди полуголые. Чай пьют за отсутствием сахара с солью». Караван идет всё выше. <…> Ночь проходит около пещер у костров. К утру ручей покрылся ледяной коркой. <…> Караван передвигается с трудом. Лошадей приходится вести, люди и лошади вязнут в снегу».
Кишлак Пронз на высоте 2880 метров казался другим миром по сравнению с остальным Афганистаном. Похоже, что здешние женщины ощущали свою силу: они чувствовали себя свободно и легко вступали в разговор с афганскими солдатами из Кабула. Здесь было много белокожих детей с арийскими чертами лица. Вавилов — хоть и ботаник, а не антрополог — отметил: «Гиндукуш является мощным барьером, отделившим издавна мир кафиров. Язык резко отличен в корнях. Записываем новый лексикон. <…> Пшеница, ячмень называются иначе…»
Путь по тропинке вдоль реки Парун был, по описанию Вавилова, «незабываемый»: «Несколько раз разгружаем вьюк и переносим его на руках, а лошадей с усилием переводим с обрывов. Они падают, попадают в трещины между скалами. Двигаться можно лишь с отчаянной медленностью. Никакой дороги здесь нет. Через каждый час то одно, то другое несчастье. Вот лошадь повисла над обрывом, ноги в трещине; вот ягтаны катятся с обрыва к реке».
Вавилов продолжает свой трудный поход: «Около Вамы начинают попадаться крошечные площадки под пшеницей, просом, сорго-джугарой. <…> Население Вамы арийского типа, по смуглому лицу похожее на итальянцев и испанцев; лица приветливые; мусульмане. Женщины ходят открыто, совершенно свободно. Дети и мужчины в козьих шкурах, шерстью внутрь, без рукавов. Так, вероятно, одевались и первые люди Земли».
«23 октября. С трудом выезжаем из Вамы. Никто не соглашается сопровождать караван, указывая, что в следующем селении, Гурсалике, много разбойников (дузт). С трудом удается уговорить четырех кафиров, выдав им вперед по 5 рупий, с условием довести нас хотя бы за несколько километров до Гурсалика, не входя в него. Путь отчаянный, пригодный только для пешего хода и для коз. <…> Проходим полуразвалившийся мост. Первая лошадь провалилась в переплет моста из сучьев. Кое-как ее удалось спасти. Ремонтируем мост, приносим деревья, камни. Проводники из Вамы устраивают «забастовку» и намереваются вернуться домой, возвращая даже выданные вперед рупии. Кое-как их уговариваем остаться. Тропинка идет то по извилистому руслу р. Парун, то по крутым берегам. Перевьючиваем то и дело лошадей. Значительную часть пути несем вьюки на руках. <…> За 2–3 км проводники бросают караван и быстро убегают по направлению к Ваме».
На границе с Северо-Западной пограничной провинцией (Британская Индия) караван вошел в запретную зону между Афганистаном и Индией. Вавилов знал, что ему не следовало там находиться, особенно в его псевдодипломатическом статусе советского «торгового представителя». Однако в ходе экспедиций ученый проявлял довольно пренебрежительное отношение к политике; на первом месте стояла наука, а политика не должна была мешать поиску родины пшеницы или любой другой сельскохозяйственной культуры. Но иногда он мог натолкнуться на что-то любопытное по воле случая.
Так, Вавилов позже рассказал коллеге, что, будучи в запретной зоне на индо-афганской границе, сфотографировал «целый альбомчик» британской крепости, приблизившись к ней по малоизвестной тропе. Его коллега был шокирован — Вавилова могли обвинить в шпионаже. Но тот только смеялся. Ему-то было важно найти пшеницу, а не крепость.
Гостеприимный местный губернатор очень хотел, чтобы Вавилов дождался прибытия английского полковника из Читрала, пограничного поста в нескольких милях внутри Индии, но Вавилов не хотел неприятностей. «Эта встреча нам мало улыбалась», — заметил он. Он прекрасно понимал, что английский эмиссар вряд ли обрадовался бы, узнав, что советские агрономы путешествовали по закрытой зоне вдоль индийской границы. «Переночевав, мы поспешили на юг. <…> Экспедиция получила дополнительный отряд пеших солдат в 8 человек ввиду опасности дороги и как почетный караул».
27 октября караван вошел в Джелалабад. На остаток маршрута до Кабула к ним прикомандировали двух верховых солдат в дополнение к постоянным спутникам-сипаям.
По возвращении в Кабул Вавилова предупредили о крупных беспорядках на юге Афганистана, но он был намерен закончить свой исследовательский обзор: «Во что бы то ни стало надо пополнить крупный пробел — собрать образцы семян в Южном и Юго-Западном Афганистане, в районе Кандагара, Фараха, по границе с Ираном». На юге страны Вавилов «собрал тьму лекарственных растений. Нигде в мире не видел столько аптек, аптекарей, как на юге в Афганистане, целый цех табибов-аптекарей. Так и определил Кандагар городом «аптекарей и гранатов». Гранаты бесподобные».
Источник:
