Издательства «КоЛибри» и «Азбука-Аттикус» представляют книгу Андрея Шарого «Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела».
Новая книга известного писателя Андрея Шарого, автора интеллектуальных бестселлеров о Центральной и Юго-Восточной Европе, посвящена стране, в которой он живет уже четверть века. Чешская Республика находится в центре Старого Света, на границе славянского и германского миров, и это во многом определило ее бурную и богатую историю. Читатели узнают о том, как складывалась, как устроена, как развивается Чехия, и о том, как год за годом, десятилетие за десятилетием, век за веком движется вперед чешское время. Это увлекательное путешествие во времени и пространстве: по ключевым эпизодам чешской истории, по периметру чешских границ, по страницам главных чешских книг и по биографиям знаменитых чехов. Родина Вацлава Гавела и Ярослава Гашека, Карела Готта и Яна Гуса, Яромира Ягра и Карела Чапека многим кажется хорошо знакомой страной и в то же время часто остается совсем неизвестной.
При этом «Чешское время» — и частная история автора, рассказ о поиске ориентации в чужой среде, личный опыт проникновения в незнакомое общество. Это попытка понять, откуда берут истоки чешское свободолюбие и приверженность идеалам гражданского общества, поиски ответов на вопросы о том, как в Чехии формировались традиции неформальной культуры, неподцензурного искусства, особого чувства юмора, почему столь непросто складывались чешско-российские связи, как в отношениях двух народов возникали и рушились стереотипы. Книга проиллюстрирована работами пражского фотохудожника Ольги Баженовой.
Предлагаем прочитать фрагмент главы, посвященной городу Остраве.
Черное сердце республики
Острава
Ostrava
— Угольный кризис, — отметил пан Бонди, — истощение угольных пластов. Остравский бассейн надолго прекратил работу. Черт побери, это катастрофа. Придется возить уголь из Верхней Силезии, вот и подсчитайте, как подорожает наша продукция.
Карел Чапек.
Фабрика абсолюта (1922)[1]
Чехи из Праги иронизируют над тем, как говорят по-чешски чехи из Остравы. А чехи из Остравы смеются над чехами из Праги, просто потому что смеются, так повсюду и неизменно принято подтрунивать над жителями столиц. В Остраве, ну да, распространен особый диалект, сокращающий гласные звуки, ударение здесь часто ставят на предпоследнем слоге, и чешский звучит словно слегка по-польски. Привокзальный таксист, первый друг всех приезжих, моментально распознает во мне чужака, но, к удивлению, в первую очередь не русского: «Понимаю, что пан вообще-то с востока, но все-таки вы из Праги».
Однако больше, чем на чешскую речь, у приезжих в Остраве принято обращать внимание на чешские запахи. Особенно в атмосферно более пронзительные зимние месяцы, да еще если ветерок тянет с юга, от металлургического комбината Liberty. Однажды — помню, как раз промозглым февралем, когда «достать чернил и плакать», — я чувствовал эти запахи, выйдя из ресторана с пушкинским названием Dáma Pyková. Стоял на мосту через речку Остравице, глядел в ее мелкие темные воды и чувствовал себя парфюмером из романа Патрика Зюскинда. Это было уже довольно давно, но и теперь свежий остравский воздух может припахивать тухлыми яйцами (сероводород), нашатырным спиртом (аммиак), раскаленными тормозными дисками локомотива (литейное производство) и чем-то еще сладковатым. В промзонах воняет чаще, в спальных районах реже, в центре города почти никогда. Ну, разве что иногда.
Власти, вооруженные цифрами и фактами о результатах экологических проверок, проводят активные рекламные кампании насчет того, что Острава уже не столько промышленный, сколько зеленый город, но от угольной и железной пыли, въевшейся за столетия, отмыться непросто. Горожане, которым за 40 и за 50, свидетельствуют: при развитом социализме букет ядовитых ароматов был куда «душистее» и разнообразнее, хотя и сейчас на непредвзятый нос в Остраве химического-металлического достаточно. Когда наш знакомый Мартин четверть века назад был мальчишкой и выходил на улицу в белых рубашке или свитере, его маме приходилось запускать стиральную машину сразу после возвращения сына домой. Гелена провела школьное детство в спальном остравском районе, жила в доме, фронтально развернутом на металлургические цеха, с их разнообразием кирпичных труб и цветных дымов. Семейных разговоров о плохой экологии Гелена не припоминает, может, и потому, что другими в те времена были представления о норме. Но тяга к чистому воздуху в Остраве несомненно крепка, к бодрым рапортам мэрии горожане часто относятся с традиционным недоверием. Поэтому здесь популярны информационные, как принято сейчас говорить, ресурсы, проводящие независимый мониторинг окружающей среды, с правильными названиями вроде «Я дышу» (dycham.cz).
Залежи каменного угля в Моравии и Силезии кое-где выходят прямо на земную поверхность, поэтому долины Остравицы и Одры старательно обживали еще древние люди. На холме Ландек над стрелкой двух рек археологи обнаружили стоянку охотников на мамонтов; выходит, кроманьонцы обогревались и готовили пищу у жарких угольных костров. В короткие минуты отдыха наши предки занимались творчеством: в 1953 году чехословацкий археолог Богуслав Клима откопал на холме 5-сантиметровую человеческую фигурку из железного минерала гематита, уникальный образец культуры палеолита. Петржковицкой Венере 23 тысячи лет[2], и ученые не сомневаются в том, что праисторический скульптор намеренно изваял молодую женщину без ног и без головы, такую вот он поставил перед собой художественную задачу. Искусствоведы считают: по стилю фигурка близка к кубизму, так могли бы работать Жорж Брак или молодой Огюст Роден. К разочарованию жителей Остравы, Петржковицкая Венера хранится в музее в Брно, и на родину ее привозят только в исключительных случаях.
Собственно Острава впервые упомянута в церковных документах XIII века как деревня на границе Моравии и Силезии и еще как вторая деревня на границе Силезии и Моравии. Примерно 500 лет обе Остравы (моравская и польская) оставались в тени более продвинутых Оломоуца и Тешина — разделенным надвое поселением в тысячу жителей, в основном немцев, которые кормились главным образом сельским хозяйством. Их одолевали типичные центральноевропейские напасти: пожары, наводнения, эпидемии чумы, еретики-гуситы, нашествия шведов, саксонцев и датчан. Первую угольную шахту в Остраве, на силезской стороне, открыли в 1776 году. В 1830-м на стороне моравской построили чугунное производство, в 1847-м железная дорога связала Остраву с Веной. Потом стальные пути протянулись на восток, до самой Галиции, и уже через пару десятилетий Острава стала городом без традиционного для теории и практики урбанизма ядра, соединением рабочих колоний с домами и фабричными корпусами из красного кирпича, в которых ютились понаехавшие из разных краев Австро-Венгрии чехи, поляки, немцы, русины, евреи, словаки.
Евангелический храм Христа — Красная церковь (1905–1907), Острава
В этом донбассе-кузбассе, кажется, и теперь многое обстоит вполне по-простому, с рабочей прямотой. В Чехословакии Острава слыла и была бастионом коммунистов, «красная идеология» здесь пустила крепкие корни. Город и теперь, как написали бы в советской газете, сохраняет шахтерский-сталеварский характер, даже неоклассическое здание театра Антонина Дворжака поднято в начале XX столетия на могучей бетонной подушке, запечатавшей под собой штольню.
Богатые угольные месторождения, вокруг которых развивалось чугунно-железное производство, стали счастьем и проклятием города. Иначе Острава не превратилась бы в важную для всей Центральной Европы промышленную агломерацию. Иначе воздух над местными речками (не только над Остравицей и Одрой, но и над Опавой, Лучиной, Порубой) не впитал бы такое количество неприятных своей вредностью элементов. В сувенирных лавках не продавали бы теперь «Черный остравский шоколад», серьги в стиле Industrial и мыло с добавками активированного угля. Особняки в стиле ар-нуво не были бы украшены лепниной — как водилось на переломе XIX и XX столетий, с мотивами флоральной сецессии — с кристаллами антрацита вместо драгоценных камней в лепестках гипсовых роз. Авторы документального фильма о прошлом и настоящем Остравы не подобрали бы своей работе название «Новости из Черной дыры». Острава, в общем, не предоставила бы историкам экономики столь убедительный пример развития производства, которое пришлось в итоге наполовину удушить, чтобы от удушья не помирало местное население.
Острава давала стране угля, пусть иногда мелкого, зато много и качественного. Именно здесь сформировался главный австро-венгерский промышленный район, губительный для родной природы. Именно здесь в такт с тиканьем часов на Новой ратуше до сих пор стучит черное угольное и стальное сердце Чешской Республики. Кварталы левого, моравского берега Остравицы уже столетие как соединены с правобережными силезскими районами в единое управленческое целое, получился третий по населению и второй по вкладу в экономику чешский город. Моравскую Остраву, впрочем, всё еще несложно отличить от силезской: на ее гербе красуется не серебряный козел, как у соседей, а серебряный жеребец.
Остравско-Карвинский бассейн, юго-восточное продолжение Верхнесилезского, — главная национальная каменноугольная база площадью почти 1000 квадратных километров. Разведанные запасы ископаемого топлива составляют 9 миллиардов тонн, за 250 лет разработок из недр земли выдолбили и вытащили пятую часть, да так старались, что заложенная польскими князьями в XIII веке Силезско-Остравская крепость, к примеру, осела на 15 метров, полупровалилась, можно сказать; исторический памятник спасла реконструкция. Своей железной руды у Чехии теперь практически нет (хотя есть городок с названием Железна-Руда и несколько поселков с названием Рудна), но на местных угле, воде и рабсиле процветают стальные промыслы. Силуэты доменных печей, заводские корпуса, вулканоподобные терриконы, шахтные копры — всё это уже почти два столетия отчетливо формирует южносилезские и североморавские пейзажи. Одной из городских достопримечательностей считается Эма-Терезия, 100-метровой высоты гора отработанной рудной породы, которую начали насыпать еще в 1920 году. Нутро Эмы-Терезии по-прежнему горячо, 1000 градусов, с ее поверхности поднимаются пахучие серные дымки. Здесь любят бывать туристы в ботинках на толстой подошве; им кажется, наверное, что они восходят на маленький вулкан. На теплой почве растут цветы и травы, это ли не чудо?
Скульптура Икара перед зданием Новой ратуши в Остраве (1999). Скульптор Франтишек Шторек
Острава, как справедливо утверждают путеводители и отцы города, медленно, но верно превращается в центр промышленного дизайна европейского масштаба. Первое зримое заявление на эту тему, как бы обещание на будущее, сделали в 1920-е годы, когда индустриальная эпоха по-настоящему только разгонялась. Группа архитекторов спроектировала для Остравы самое большое в Чехословакии, особо раскидистое здание Новой ратуши с аллюзией на флорентийский палаццо Веккьо. Вместо статуи Давида рядом с ратушей недавно установили фигуру Икара с выпученными голубыми глазами. Вообще по плану там должен бы стоять бронзовый президент Масарик, но с ним не сложилось. Площадь с Икаром перед ратушей, в отличие от площади Синьории, никогда не менявшей своего имени, успела побывать и площадью Адольфа Гитлера, и площадью Иосифа Сталина, и площадью Великой октябрьской социалистической революции, а сейчас называется в память о мэре города межвоенного периода, умелом хозяйственнике Яне Прокеше.
Представительный фасад этого важного административного комплекса украшен пилястрами с фигурами-аллегориями: компанию Угледобыче и Металлургии составили Наука и Торговля. Над каменными символами Остравы возвышается самая высокая в стране ратушная башня, на 73 метра, с самыми главными в городе часами. Если подняться еще выше часов, на поднебесную смотровую площадку, можно полюбоваться на телосложение города, на его крыши и трубы к северу и югу, на его многоэтажки и храмы к западу и востоку, на стадион и парк по-над речкой, даже на Лысую гору (на силезском диалекте — Гигулу), самую высокую в Моравско-Силезских Бескидах, можно полюбоваться — ее только слегка застилает сизоватая дымка над корпусами металлургического комбината. Лысая гора известна суровым климатом, именно там (правда, давным-давно) зарегистрирован предел чешской снежной глубины, 491 сантиметр.
Каменных шахтеров и сталеваров на фронтонах зданий в Остраве побольше, чем воинов, ученых и новаторов. Они, очевидно, должны сообщать живым жителям энергию развития и созидания, но на самом-то деле чаще становятся немыми свидетелями промышленных подъемов и экономических кризисов. В таком городе не может быть конного монумента монарху и полководцу, что и подтверждается практикой: есть советский танк на гранитной подставке, есть красноармеец в обнимку с рабочим, есть чумной столб и святой Флориан, но не более. Здесь даже развлекательный центр назван профессионально, «Горняк».
Во взаимодействии и противодействии символов читается содержание главной мировоззренческой дискуссии, которую уже не первое десятилетие ведут местные интеллектуалы, — это дискуссия о преодолении остравского комплекса периферийности. В исторической стране трудно быть очень большой новостройкой, вечным номером три без особых шансов стать вторым, да и в спину никто не дышит. Столица Чехии, как и почти любая столица, ни в одном другом городе не нуждается и оттого слегка заносчива, Брно естественным образом тяготеет к Вене, а из Остравы легко добраться… ну вот до большого, но тоже провинциального и тоже промышленного польского города Катовице, там, как говорят, удобный аэропорт. В Остраве, да, имеется богатый угленосный слой, но относительно тонкий культурный, отсюда, думаю, и исходят оправдательные интонации в просветительских текстах о наступающем или даже уже наступившем расцвете искусств, о высоком качестве местных театральных трупп (что, кстати, правда). Хронология списка местных знаменитостей уходит корнями не глубже начала XX века, главная архитектура здесь, конечно, индустриальная. Самый большой в Остраве собор Божественного Спасителя (1882–1886) не просто похож на небесный корабль, он и есть настоящий корабль, какой-то причудой Господа выброшенный на угольностальной берег. Кружевная Прага, пряничный Чески-Крумлов, пышные Карловы Вары принадлежат совсем другой Чехии.
Транспортная развязка в силезской Остраве
Пролетарская Острава выковывает для родины привыкших к преодолениям людей твердого характера — политиков и спортсменов, генералов полиции, горных инженеров — и по большому счету только еще приступает к конвейерному производству художников тонкого нрава и поэтов с особой организацией нервной системы. Огроменная темно-синяя стрела, заключенная в окружность, эмблема сталелитейного концерна, свойственнее этому городу, чем мурал с портретом поп-дивы Мередит Брукс (не сильно-то оригинально прозванной сетевыми остряками остравской Мадонной), даже если он пульверизатора международного мастера стрит-арта Нильса Вестергарда. Или вот скульптура «Любовники» в Гусовом саду, работа Мариуса Котрбы: остроумно придуманное, очень эротичное сплетение толстых колец и труб в откровенном акте плотской любви. Промышленной любви.
Черное остравское время, как принято считать, остановили в 1990-е, чтобы оно очистилось и побелело. Посткоммунистические правительства перестали дотировать убыточную угольную отрасль, реструктуризовали металлургию — из-за экономической нецелесообразности и угрозы для человека и природы. Уменьшилось и число предприятий химпрома. Закрыли, например, завод минеральных масел Ostramo, его цеха пришли в запустение, а вот накопители токсичных отходов так и не удалось до сих пор вычистить. Отвратительные масляные озера получили романтическое название «лагуны Ostramo», но я никому не пожелаю в них купаться.
Собственно в городе уголь не добывают и нефтяные продукты не очищают уже четверть века, а вот сталь все еще, представьте себе, выплавляют. Превратился в музей один из самых известных здешних промышленных объектов, шахта Anselm. С середины XIX века она принадлежала семье Ротшильдов. Основатель австрийской ветви знаменитой финансовой династии Соломон Майер, пожалованный баронским титулом и званием почетного гражданина Вены, вложил в развитие тяжелой промышленности Моравии и Силезии значительные капиталы — и не прогадал. Ротшильд поименовал шахту по своему, уже взрослому к той поре сыну. Другой рудник Ротшильд-старший назвал именем супруги Каролины, третьему дал собственное имя. С течением времени все эти шахты попали внутрь растущей Остравы, оттого городское подземелье пронизано штольнями, штреками, шурфами и квершлагами, в которые и просела по пояс древняя крепость. Законсервированы, но все еще напоминают о себе человеческими именами и Antonin, и Jindřich, и Michal. Теперь это аттракционы для туристов: ротозеи спускаются в преисподнюю, чтобы, цокая языками, поглазеть на допотопное оборудование моравско-силезских дьяволов-рудокопов. Да, тяжек был их труд. В шахте имени Петра Безруча, например, до последних лет ее функционирования работали на глубине 1350 метров при температуре свыше 40 градусов и при почти стопроцентной влажности. Владимир Высоцкий, выходит, пел и о чешских шахтерах: «Из преисподней наверх уголь мечем…»
[1] Перевод Валентины Мартемьяновой.
[2] Древнейшая из известных науке керамических статуэток, так называемая Вестоницкая Венера, также найдена на территории Чешской Республики. Полагают, что этой обнаруженной в 1925 году на верхнепалеолитной стоянке на юге Моравии 11-сантиметровой вислогрудой фигурке от 27 до 31 тысячи лет. Специалисты оценивают ее стоимость в 40 миллионов долларов.
Источник:
