Симон Кордонский — один из самых известных российских социологов. В прошлом руководитель Экспертного управления президента Путина и его старший референт, сегодня Симон Гдальевич говорит, что функционирование государства интересует его куда меньше, чем устройство общества (конечно, состоящего и из чиновников тоже).
В Ельцин Центре Симон Кордонский представил Фонд поддержки социальных исследований «Хамовники» — группу специалистов, ведущих уникальные исследования и, например, открывших такие феномены, как «гаражная экономика» и «промысловики». К слову, как председатель экспертного совета «Хамовников», Кордонский сообщил, что фонд открыт для новых проектов и готов профинансировать наиболее интересные из них.
Предлагаем вашему вниманию основное содержание лекции Симона Кордонского «Знаем ли мы страну, в которой живем?».
«Наша страна не описана: что в ней есть, что происходит»
В рамках исследований [финансируемых государством] получается, что государство у нас полностью описано, все в нем известно (как говорит президент: «я верю Росстату»), изучать нечего, а надо менять, потому что в стране все плохо: доходы низкие, социальная стабильность — «не очень», отношения между регионами и центром — тоже «не очень». И давайте-ка на основании имеющегося знания, которое порождает Росстат и академические институты, займемся реформированием. В стране начиная с 1991 года было примерно пятьдесят разного рода реформ, и ни одна их них не привела к планируемому результату. Тем не менее это не останавливает людей, принимающих решения, и тех, кто снабжает их информацией.
Например, они провели оптимизацию. У нас зафиксировано: в некоторых районах на триста поселений приходится девять участковых, из них шесть занимаются бумажной работой, то есть на уровне поселений ментовской власти нет. Судья — на два района, и судит «по понятиям», «по совести». Прокурор мечтает всех посадить, но руки коротки.
На самом деле страна принципиально закрыта для исследования со стороны государства. Несмотря на то что была очень мощная традиция описаний: Семенов-Тян-Шанский, Пржевальский и многие другие офицеры Генштаба занимались описанием страны, и их описаний было достаточно для того, чтобы принимать политические решения. Сейчас культура [изучения общества] прервана, и мы пытаемся эту традицию реанимировать, создавая новую культуру описания. Мы считаем, что наша страна не описана, мы не знаем, что в ней есть и что в ней происходит. Поэтому использование стандартных заимствованных, импортированных технологий, основанных на выяснении общественного мнения, мягко говоря, не очень соответствует нашей реальности. Мы поддерживаем полевые исследования.
Нас очень мало интересует государство с его институтами. Вся концепция госуправления построена на концепции, что государство заботится о людях, а люди не очень адекватны, поэтому нужно их заставить принять ту помощь, те преференции, которые им дает государство. Люди эту концепцию не принимают и избегают. И вот формы поведения, которые они вырабатывают, стремясь избегать государственной «заботы» о себе, и есть предмет нашего интереса.
Например, Виталий Куренной исследует распределенный образ жизни. Это городская квартира, дача, погреб и гараж, между которыми распределена жизнь очень существенной части населения страны. Возникла эта система, этот образ жизни где-то в 60-е годы, в попытке уйти от «ока государева»: попробуй засеки, где что есть у человека и чем он занимается на даче, в погребе или гараже.
Единственная форма выявить, как оказалось, это непосредственное наблюдение, причем наивными глазами. Одна из форм работы — выезды со студентами [Высшей школы экономики, где базируются специалисты фонда «Хамовники»]. Это сотни поездок по стране. Как правило, в маленькие городки. У меня стандартная методика — я стараюсь посадить студента у магазина: посиди полдня у магазина и вечером, на семинаре, расскажи, что смог там увидеть. В первых выездах существенная часть студентов начинает просто болеть. Потому что контраст между сложившимся образом страны и тем, что они видят в реальности, оказывается настолько жестким, что их детская психика не выдерживает.
«Кудринский» Общероссийский гражданский форум в 2018 году будет посвящен счастью
Кроме того, выясняется, что студенты не умеют смотреть, видеть и уж тем более описывать. Но когда начинают описывать, возникают очень интересные вещи, подмеченные и для нас неожиданные. Потом они вырастают в описания и обобщения. Так получилось с распределенными мануфактурами. Только что вышла наша совместная с Юрием Михайловичем Плюсниным статья (в основном написанная им), в которой показано, что вроде бы архаичная форма распределенных мануфактур распространена по всей стране, и сотни тысяч, если не миллионы человек, заняты в распределенных мануфактурах.
Когда мы приехали в один районный центр Воронежской области, обнаружили видимую разницу между уровнем доходов [жителей] и потребления. На второй день мы выяснили в беседе, что все они делают пуховые вещи, что в этом промысле заняты десятки тысяч человек, жители нескольких сопряженных районов Воронежской и Волгоградской областей, что есть огромная оптовая ярмарка площадью больше двух гектаров, которая работает по ночам, а оптовики — цыгане, живущие в этих же поселениях. Причем там есть хай-тек, методы обработки шерсти и превращения ее в пух, методы вязки — все это модернизируется и приводится в соответствие с духом времени. Оказалось, что они очень чувствительны к требованиям рынка: когда-то вязали платки, потом перешли на пуховые трусы. Потом, мне говорили, они начали делать «пододежку» для новых военных костюмов «Ратник». Думали, что они защищают от всего, а выяснилось, что в Арктике в них холодно. И вот мануфактурщики начали удовлетворять потребности армии. Командиры частей, заботящиеся о подчиненных, все это закупают, естественно, неофициально. Вот такая интересная экономика.
«Все промышляют, а не делают бизнес, как они считают»
В нашей стране еще много таких феноменов, частично известных государству, по большей части не известных. Именно они обеспечивают нашей стране выживание в условиях перманентной модернизации, перманентных реформ. Триста с лишним лет — сплошная модернизация: как прорубил Петр окно в Европу, как полилось оттуда всякое дерьмо, так до сих пор и льется. Мы сотни лет в условиях, когда центральная власть — что империя, что коммунисты, что либеральные экономисты — старается модернизировать страну, хочет превратить ее в подобие Европы или чего-то еще типа Японии. А народ приспосабливается и выживает. Страна, по большому счету, все эти новации переваривает и остается такой же, в силу того, что у государства просто нет инструментов для понимания и описания реальности.
У нас нет и не может быть государства, отделенного от рынка, демократии и ее институтов — потому что экономическая жизнь организована принципиально иным образом: у нас промысловая страна. Есть государственные промыслы, например: нефтяные, газовые, металлургические. А есть и негосударственные. И есть промысловики, промышляющие по ситуации и выживающие в самых диких условиях, в которые их ставит государство.
«Напряжение в системе растет»: политолог Владимир Гельман об угрозах для российского режима
Допускаю, что у нас промышляет все трудоспособное население. Некоторые — постоянно, другие — факультативно. Скажем, полицейский, который промышляет возбуждением уголовных дел — он кто, самозанятый? Есть, например, пограничники и военные, которые контролируют [рыболовные] промыслы на Кольском полуострове, зажимают не институциализированных промысловиков, «не вписанных» в систему откатов. Да, кому-то не повезет, к кому-то придут, кто-то пострадает, но промысел-то останется.
Еще одно обобщение, тоже Юрия Михайловича Плюснина, посвящено «отходникам» (от «отхода» — «сезонной работы крестьян вне места постоянного жительства, когда нужно „отходить“, уходить из села или деревни»; по замечанию присутствовавшего на лекции политолога Сергея Мошкина, на Урале и в Сибири такая форма занятости называется «вахтой». — Прим. ред.). В «отходе» находятся от 10 до 15 миллионов человек — это персонал торговых центров, строители, лесозаготовители. Только в Москве — более 6 миллионов «отходников».
Симон Кордонский и Юрий Плюснин
Из промысловиков — людей, занятых в распределенных мануфактурах, «отходников», «гаражников» (их исследовали Александр Павлов и Сергей Селеев) в специфическом мировоззрении наших государственных деятелей родилась проблема самозанятых (государство считает, что таких в стране — до 30 миллионов человек и их необходимо обложить налогом. — Прим. ред.). Государство, и в частности государственные обществоведы, не различают ничего, для них что жалование [у служащих], что зарплата [у наемников], что гонорар [у промысловика] — одно и то же. Нормы регулирования — что закон о госслужбе, что Трудовой кодекс, что «понятия» — одно и то же. Отсюда — дурацкие законы (примеры: закон о сборе валежника, законопроект о сборе ягод, грибов и трав. — Ред.). Взялись за самозанятых: ах, они трудятся, получают зарплату, при этом лишены страхования и всего прочего! Да не получают они зарплату, потому что не продают свой труд, к ним эти понятия неприменимы.
В промысле [в отличие от службы, бизнеса и работы по найму] доход — это никак не зарплата, а гонорар, навар. Материальный результат деятельности — не товар, а изделия и персонифицированные услуги (например, парикмахера). Статусный результат деятельности — репутация, конвертируемая в ресурсы, в том числе финансовые. Промысловик работает не за деньги, а нарабатывает репутацию, которая потом конвертируется в деньги. Организационные формы — бригады, цеха, мануфактуры, артели, кооперативы. Нормы регулирования — «понятия». Контроль деятельности происходит за счет учета ресурсов и изделий из них, их распределения. Скажем, в наших российских банках — три формы отчетности: одна — международная, другая — для ЦБ, третья — для себя. То есть с этой точки зрения, наши банки — это не бизнес-конторы, а промысловые организации, которые промышляют финансами. Они, да и все, промышляют, а не делают бизнес, как они считают. Начало и прекращение деятельности в промыслах [происходит в таких формах, как] передача, захват, ликвидация: промысел нельзя продать и купить, поскольку промысел — это совокупность связей и отношений между людьми.
«Между государством и гражданами — фундаментальное непонимание»
В целом мы выводим пять уровней реальности: заграница, государство, страна, поселение и территория. И пять форм обитания в этих пространствах: в загранице — «иностранцы», в государстве — «чиновники», в стране — «подданные», в поселениях — «жители», на территориях — «аборигены».
«Иностранцы» — это люди, окончившие, к примеру, «Вышку» или Академию народного хозяйства, либеральные экономисты и социологи, которые видят страну как [площадку под] реализацию неких западных теорий и транслируют импортные концепции о существовании. Для них заграница — это импортируемые стандарты, стереотипы, институты: евроремонт, еврообразование, евронаука в частности. Государство для тех, кто считает себя «иностранцами», это армия, репрессии, ГУЛАГ, плановая экономика, коррупция и так далее. Страна — место обитания русских и нерусских. Поселения — мегаполисы, туристические центры и прочие центры, куда ездят «люди образованные и с деньгами». Территория — это пустыня, тундра и тайга.
Писатель Александр Проханов — о русской мечте, американских кознях и грядущих репрессиях
Для «чиновников» заграница — хранилище образцов для подражания. Например, как делался 131-й закон «О местном самоуправлении»? Руководителем группы был Дмитрий Козак, тогда замглавы администрации президента. Была серия поездок заграницу, они посмотрели, как организовано местное управление в Европе и Америке. Им понравился немецкий вариант и по возвращении в страну они написали этот 131-й закон. Что получилось, вы сами знаете… Что такое государство для «чиновника»? Это законы и подзаконные акты, статистика. Страна — места сбора и хранения национализированных ресурсов и точки распределения ресурсов. Поселения — муниципалитеты, места базирования госконтор. Территории — транспортные магистрали и межселенное пространство.
Для «подданных» заграница — место, где можно спрятаться и спрятать ресурсы, схроны, офшоры. Государство — места работы, служения. Страна — знания о способах социального выживания и необходимых для этого ресурсах. Поселения — место регистрации. Территория — пространство выживания, места локализации ресурсов.
Для «жителей» заграница — туристические центры, места, где живут эмигранты. Государство — ментовка, суд, загс, инспекции и надзоры, больницы, школы, муниципальные конторы. Страна — это гражданство. Поселения — знание о месте проживания, краеведение. Территория — места промыслов.
Для «аборигенов» заграница — «страна Лимония». Государство — то, что можно использовать для себя, то, где можно «нахалявить», взять что-то полезное, и одновременно — то, что может обобрать. Страна — доступная ресурсная база выживания. Поселения — квартиры, дачи, огороды, гаражи. Территория — знания о способах физического выживания и необходимых для этого ресурсах.
То есть картин мира — несколько, это принципиально разные картины мира, разные вселенные, они пересекаются в лучшем случае в одном элементе. Например, государство считает людей, которые живут на территории страны, подданными, а люди считают себя гражданами. Поэтому между ними — фундаментальное непонимание. Подданные должны смотреть вверх и благодарить верховную власть за то, что им достался некоторый объем ресурсов. А граждане считают: все, что вижу, то мое. Вместе с тем человек может быть одновременно и чиновником, и аборигеном, все это взаимодополняющие реальности.
«Люди потеряны в пространстве, времени и социальной структуре»
Представления о существовании людей очень бедны. А исследование нашей реальности очень затрудняет невозможность определить человека, устойчиво отнести его к какой-то категории, так, чтобы он сам относил себя к этой категории. Обычно на лекциях я спрашиваю студентов: к какой социальной группе относятся ваши родители и, соответственно, вы? Очень немногие могут ответить на этот вопрос. В европейской культуре человек всегда знает, кто он такой, к какой социальной страте он относится. У нас — не знают. Начинают относить себя к какой-то архаике: рабочий, крестьянин или служащий — группам, которые исчезли в 1991 году. Сейчас у нас какая-то другая социальная структура, но слов для ее описания и понятий для самоидентификации нет.
Еще один вопрос: в какое социальное время мы живем? Что у нас — рабство, феодализм, капитализм, социализм, какая система? Это требует от аудитории согласованного ответа. Но он никогда не получается. Люди потеряны в пространстве, времени и социальной структуре. Они начинают теряться и в более фундаментальных категориях. Базовая категория соцопросов — пол. Но гендерные исследования насчитывают 40 полов. Возраст — биологический, социальный? Есть студенты, которые и в двадцать лет старички, а есть старички, молодящиеся женщины и мужчины, которые ведут себя, как студенты. Понятие возраста плывет. Образование: официальные дипломы, которые покупаются и продаются, не значат совершенно ничего. А ведь все это признаки, лежащие в основе любого социологического исследования, к ним привязываются все остальные характеристики.
Эксперты, предсказавшие протесты 2011 года, увидели новые изменения в российском обществе
При этом представления о существовании в нашей стране заимствуются в основном из англоязычной литературы. Научному представлению о стране очень мешает то, что они сводятся к аналогиям с хорошо описанными импортными структурами. Полевики (социологи, непосредственно общающиеся с «полем», определенными категориями общества. — Ред.) берут какие-то импортные представления о типах людей, проводят некоторые обследования, получают некоторые результаты и тиражируют их как научные. Но это артефакты, поскольку нет описания того, что существует у нас в стране. Предполагается, что у нас классовое общество, но у нас нет классового общества (позиция Симона Кордонского: у нас — сословное общество, подробнее здесь. — Прим. ред.). Предполагается, что у нас есть политики и политика, но мы не видим собственно политиков, есть публичные фигуры, а политиков, которые бы излагали некую картину мира, мы найти не можем.
Источник:
