Золото для индустриализации. Торгсин

Издательство «Новое литературное обозрение» представляет книгу доктора исторических наук Елены Осокиной «Золото для индустриализации. Торгсин».

Если вы читали роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», то, наверное, помните сцену в столичном магазине «Торгсин», располагавшемся в самом конце Арбата у Садового кольца. В обмен на драгоценности и валюту великолепный магазин продавал советским гражданам и иностранцам «жирную розовую лососину», миткали, шифоны и другие модные товары ширпотреба и деликатесы. Но знаете ли вы, что в 1931–1935 годах в СССР работали полторы тысячи торгсинов? Золото, серебро, бриллианты, валюта, которые советские люди принесли в Торгсин, спасаясь от голода, позволили руководству страны купить иностранное оборудование для Магнитки, Уралмаша, Днепростроя и других гигантов рождавшейся советской индустрии. В интересах индустриализации Торгсин фактически узаконил валютную проституцию, а в погоне за золотом опередил главные советские экспортеры зерна, леса, нефти, а также ОГПУ, которое изымало у населения валютные ценности силой. Читатель узнает о том, что стало с золотом Российской империи, кто придумал торгсины, сколько стоил «Форд», как золото испанской казны оказалось в хранилищах Госбанка в Москве, каков был собранный Торгсином драгоценный урожай и многое другое.

Предлагаем прочитать отрывок из главы, где описываются хищения, с которыми столкнулась система торгсинов.

 

В крупных магазинах больших городов существовал многоступенчатый порядок оформления покупок[1]. Покупатель вначале стоял очередь в отдел товаров, где продавец выписывал квитанцию, в которой указывал, какой товар выбран, его количество и стоимость. С этой квитанцией покупатель шел в кассу. Там опять надо было стоять в очереди, чтобы оплатить покупку. Кассир ставил штамп на квитанцию об оплате. После оплаты в кассе покупатель с чеком и квитанцией с печатью шел в отдел получения покупок (там опять стоял в очереди). Контролер сверял квитанцию покупателя с контрольной, которая была выписана при выборе товара, и выдавал покупку. Столь сложная система документации позволяла лучше вести учет проданных товаров и была направлена в первую очередь против злоупотреблений работников магазина. Покупатели, однако, пользовались этой длинной цепочкой, в которой продавец, который отобрал для них товар, и тот, который выдал его после оплаты покупки, были разными людьми. Люди подделывали квитанции, штамп «уплачено» и чеки, благо это было не сложно, вторично использовали чеки и получали товар, не сдавая ценностей.

Управляющий Московской областной конторы Торгсина Дорон писал в московскую милицию (июнь 1935):

За последнее время по нашим универмагам усилились случаи хищения товаров по поддельным квитанциям Торгсина. Злоумышленники настолько тонко подделывают штампы и шифр универмагов, что работники универмагов не всегда в состоянии отличить правильную квитанцию универмага от поддельной. Подделка выявляется только после проверки бухгалтерией кассы против чека отпуска товаров. От поддельных товарных квитанций Торгсин несет колоссальные убытки. Все наши усилия ликвидировать подобные злоупотребления без Вашей помощи бессильны[2].

Те, у кого не было своих ценностей, находили способы попасть в Торгсин. Исаак Тартаковский, переживший голод на Украине, вспоминал беспризорников, которые охотились за хорошо одетыми женщинами. На бегу они вырывали золотые серьги из уха жертвы. Поджидали и выходивших из Торгсина покупателей, поэтому следовало прятать купленный хлеб или держать буханку обеими руками — иначе вырвут[3]. Акты задержания свидетельствуют, что воровство было одним из распространенных способов заполучить торгсиновские товары. Гражданка Петрова, не имея денег Торгсина[4], зашла в универмаг № 4 в Ленинграде «посмотреть жакеты и прицениться». Попросив показать ей два жакета, она вернула продавцу только один. При досмотре второй жакет был найден на полу у нее под ногами. Видимо, «гражданка-покупательница» спрятала ворованное под одеждой, а когда поймали, «уронила» его на пол. «Гражданин Андреев Иван Андреевич, 13 лет, разбил стекло в витрине и вытащил две пары чулок» (январь 1934). Одну пару удалось отобрать, а вторую пару, ценой 40 рублей совзнаками, он успел передать сообщнику. Это было уже не первое задержание Ивана Андреевича, ранее он наведывался в универмаг № 4 с 13-летним товарищем, Иваном Щаповым. В тот раз, взломав витрину, он вытащил кофточку ценой 120 рублей совзнаками. При обыске у Андреева нашли бритву «Жилет» и торгсиновские запонки[5]. Пользуясь занятостью продавца при наплыве покупателей, умельцы вырезали часть стекла из витрины и вытаскивали приглянувшееся крючком — именно так были украдены часы из универмага № 2 в Ленинграде и множество других ценных вещей по всему Советскому Союзу[6]. Воришки шарили по карманам и крали «из чемоданов у публики». Только за октябрь в универмаге № 4 было отобрано 12 ворованных книжек. Воришкам не повезло, владельцы уже объявили книжки в розыск[7].

В торгсиновском универмаге № 4 на улице Желябова в Ленинграде гражданка Л. Э. Чистозвонова заметила у прилавка текстильного отдела женщину, которая что-то прятала в мешок. С ней были две напарницы. Бдительная покупательница задержала вора и отвела в дирекцию. Украдено было 7 метров отечественного бостона. При допросе оказалось, что задержанная не имела бонов Торгсина, а в магазин пришла «посмотреть». Документов при ней не оказалось — идя воровать, люди не брали паспорта, — но назвалась Казанской Евдокией Фёдоровной из города Лихославля. Выбор города — лучше не скажешь! Кто в те годы был не из Лихославля? Однако заметили ли составлявшие акт о задержании этот печальный подтекст?[8]

К той же группе непрошеных посетителей относились и грабители. В начальный период магазины Торгсина охраняла ведомственная военизированная милиция, но с ноября 1932 года их заменили «гражданские» сторожа[9]. Если милиционеры получали за работу 150 рублей, то сторожа — всего лишь 95 рублей (такой же была зарплата уборщиц). На столь низкую зарплату шли пенсионеры и женщины — плохая защита против вооруженных банд. Видимо, это понимали и сами сторожа. В материалах по Узбекистану описаны случаи, когда охрана торгсиновского универмага уходила на ночь спать в ближайшую чайхану[10]. Торгсин становился легкой добычей грабителей. Директора магазинов, а вслед за ними и Правление Торгсина жаловались в ОГПУ, которое должно было раскрывать преступления, на участившиеся случаи ограблений торгсинов, убийства сторожей, поджоги магазинов. Сохранились истории о проникновениях грабителей в магазин через вентиляционные трубы и проломы в крышах, о подкопах и вырезке полов, одурманивании покупателей наркотическими платками, самоубийствах сторожей, испугавшихся ответственности…[11] Но некоторые грабежи выглядят до простого будничными. В торгсине в Одессе, например, грабители не спешили. Спокойно выпили, закусили дорогими гастрономическими продуктами. Потом погрузили на тачку два мешка шелковой мануфактуры, накрыли листами дикого винограда. Тачка подвела, на улице выпало колесо. Сторож почти было нагнал воров, но подошел трамвай, и грабители, успев прихватить один мешок, укатили[12]. Торгсин просил ОГПУ вернуть военизированную милицейскую охрану, однако ОГПУ отказало[13]. Чем был мотивирован отказ, не ясно. Испортил ли Торгсин отношения с ОГПУ из-за жалоб на незаконные аресты его покупателей? Был ли это отказ из зависти к более успешному валютному предприятию? Или то была одна из очередных правительственных кампаний по экономии государственных средств?

Особую группу покупателей в Торгсине составляли профессиональные спекулянты. Спекуляция — перепродажа с целью получения прибыли, по советской терминологии «наживы», — являлась одним из наиболее распространенных экономических преступлений советского времени. Признание спекуляции преступлением было феноменом социализма, так как в условиях рыночной экономики она представляет собой основополагающий легальный вид экономической деятельности[14]. Провозгласив на заре советской власти спекуляцию преступлением, государство преследовало определенные социально-экономические и политические цели. В первую очередь это была мера борьбы с частником в конкуренции за ресурсы и влияние. Репрессии практически уничтожили легальное частное предпринимательство в СССР, но спекуляция не только осталась, она расцвела в экономике хронического дефицита.

В советской теории и практике спекуляция определялась эластично. Под статью о спекуляции подпадали перепродажа по более высоким ценам товаров, купленных в государственных и кооперативных магазинах, и даже продажа собственно произведенных товаров по ценам, превышавшим установленные государством[15]. Пример подобной спекуляции находим и в материалах Торгсина: «На улицах Москвы (особенно в районах Большого театра и Кузнецкого моста) за последнее время появилась группа женщин, которые продают береты из импортной пряжи. Такая пряжа находится в Торгсине»[16]. Скупка пряжи в Торгсине с целью частного производства беретов и их продажи по прибыльным ценам считалась экономическим преступлением.

В экономике дефицита спекуляция была исключительно выгодным занятием, но не только в этом заключался секрет ее неистребимости. Спекулянты выполняли важные функции в социалистической экономике. Они латали прорехи централизованного распределения. В СССР шутили, что государству надо лишь направить все товары в Москву, а уж спекулянты сами развезут их по городам и весям. Развозя товар по стране и продавая всем, у кого были деньги, спекулянты перераспределяли государственные товарные фонды на принципах рыночной экономики, являясь главным источником снабжения тех групп населения, которые плохо снабжались государством или не снабжались вовсе. Рыночная деятельность спекулянтов формировала социальную иерархию, основанную на деньгах, в отличие от государственного распределения 1930-х годов, основанного на принципах принадлежности к власти и близости к индустриальному производству. «Спекулятивная деятельность», насыщая потребительский спрос, в определенной степени гасила социальное недовольство, примиряла людей с ситуацией, позволяя им приспособиться к экономике дефицита, и тем способствовала стабильности режима[17]. Однако, развивая запросы потребителей, спекуляция готовила могильщиков экономики дефицита. Неудовлетворенные покупатели, разочаровавшись в советском социализме, всё чаще смотрели в сторону заваленного товарами Запада.

Спекуляция была частью обширного черного рынка[18], который развивался инициативой людей. Зажатый в тиски государственной централизованной экономики, черный рынок приспособился к ней, превратившись в ее неизбежную и необходимую часть. Репрессии против частников обрекали предпринимательство развиваться в форме мелкого, распыленного, нестабильного подпольного бизнеса, но черный рынок брал реванш. Он паразитировал на плановом хозяйстве, выкачивая с помощью буйно цветущего воровства ресурсы из государственных предприятий. Однако, как ни парадоксально это звучит, именно благодаря черному рынку советская экономика просуществовала столь долго. Без черного рынка жизнь в экономике хронического дефицита была бы невозможна[19].

Спекуляция стала неотъемлемой частью повседневной жизни Торгсина. Проверки его контор показывали, что в каждом магазине имелся постоянный штат торговцев-спекулянтов[20]. В одном из писем покупатель назвал Торгсин «бандитски-спекулятивным и экономическим контрреволюционным учреждением», где спекулянты получали муку и крупу по 30 рублей за пуд, а владельцы торговых книжек томились долгие сутки в очередях[21].

Эта группа покупателей, — докладывал о профессиональных спекулянтах уже известный читателю нижегородский отчет, — быстрее всех освоилась с товарами в Торгсине… В январе месяце усиленно покупали перчатки, мужские и женские, по 10–20 пар, по несколько раз в день, мануфактуру дешевую, жакеты трикотажные, носки. Февраль месяц: муку пшеничную, сахар, макароны, воблу копченую, одеяла импортные. Март месяц: чулки детские, тюль, монпасье (так в документе. — Е. О.) в коробках, сельдь, воблу копченую, пшено, посуду эмалированную. Апрель месяц: сахарный песок, сахар, муку, сухофрукты, орехи, брюки, платки головные бумажные (хлопчатобумажные. — Е. О.), галоши. Май месяц: рис, пшено, муку, туфли брезентовые, плимсоли, монпасье, папиросы «Пушка», платки головные и платки носовые. Июнь месяц: песок сахарный, орехи, туфли брезентовые, папиросы «Пушка», посуда алюминиевая. Июль месяц: туфли брезентовые, монпасье, сахарный песок, крупа манная, платки головные, платки оренбургские…[22]

Иными словам, вместе с главными продуктами — мукой и сахаром спекулянты скупали в Торгсине все, что было завезено в упомянутые месяцы. «Зная рынок, ежедневно посещая Торгсин, группы спекулянтов постоянно выбирают выгодные для спекуляции товары. Эти люди обычно покупают на ровные 10, 20, 30 и иногда 50 руб., платят иногда ломом, а в большинстве чеканкой. Купит утром, а днем опять идет покупать», — подводил итог автор нижегородского отчета.

Купленные в Торгсине товары спекулянты перепродавали на черном рынке за советские рубли. Вырученные совзнаки затем пускали в оборот: скупали ценности и торгсиновские книжки, а также товары в государственной торговле с целью последующей перепродажи. В начале 1932 года коробка монпансье, которая в Торгсине стоила 20 копеек золотом, на черном рынке шла за 6 рублей, головной платок стоимостью 20 копеек золотом спекулянты продавали за 5 рублей. По данным нижегородской конторы (осень 1932), на черном рынке пшеничная мука стоила в 40 раз дороже торгсиновской цены, а рис, пшено, сахар — в 25–30 раз дороже. Соотношение цен определялось рыночным обменным курсом золотого торгсиновского рубля, который рос вместе с развитием голода в стране.


[1] Эта практика сохранялась в крупных магазинах и после ликвидации Торгсина.

[2] ЦГАМО. Ф. 3812. Оп. 2. Д. 7. Л. 9.

[3] Isaak Tartakovskii. Interview code 36168. Segments 31–33. Shoah Foundation Institute Visual History Archive.

[4] В начальный период деятельности некоторых региональных торгсинов вход был свободный, «чтобы дать возможность массе ознакомиться» (ЦГА РУз. Ф. 289. Оп. 1. Д. 17. Л. 106). У дверей торгсинов в крупных городах стояли швейцары, которые были обязаны не пропускать тех, у кого не было документов Торгсина, но обманом или за взятку любой мог пройти в магазин.

[5] ЛОГАВ. Ф. 1154. Оп. 4. Д. 145. Л. 23, 28, 40; Оп. 10. Д. 32. Л. 59.

[6] ЛОГАВ. Ф. 1154. Оп. 4. Д. 148. Л. 150.

[7] Там же. Д. 154. Л. 39.

[8] Там же. Оп. 10. Д. 32. Л. 40. Город Лихославль существует, но в данном случае символично его название.

[9] РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 42. Л. 13.

[10] ЦГА РУз. Ф. 289. Оп. 1. Д. 33. Л. 285.

[11] ЦГАМО. Ф. 3812. Оп. 1. Д. 6. Л. 18; Оп. 2. Д. 7. Л. 18; РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 28. Л. 236, 237; ЛОГАВ. Ф. 1154. Оп. 10. Д. 2. Л. 18.

[12] РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 28. Л. 237.

[13] Там же. Д. 148. Л. 83–87, 89; ЦГАМО. Ф. 3812. Оп. 2. Д. 7. Л. 8, 18; Ф. 3817. Оп. 1. Д. 3. Л. 14, 18.

[14] О советском праве в действии см.: Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998.

[15] В 1930-е годы кооперированные кустари по закону не имели права продавать свои товары выше цен государственной и кооперативной торговли.

[16] РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 168. Л. 36.

[17] Это не значит, что люди не жаловались на спекулянтов и не требовали расправы с ними. Примеры гневного протеста против спекуляции и спекулянтов см.: Осокина Е. А. Письма людей о кризисе снабжения 1939–1941 гг. // Вопросы истории. 1996. № 1.

[18] Черный рынок являлся частью более обширного феномена — неформальных социально-экономических отношений, которые включали явления, выходившие за сферу государственных отношений, при этом неформальные отношения могли и не быть криминальными (блат, например).

[19] О черном рынке сталинского времени см.: Hessler J. A Social History of Soviet Trade. Trade Policy, Retail Practices, and Consumption, 1917–1953. Princeton, 2003; Осокина Е. А. За фасадом «сталинского изобилия»; Она же. Economic Disobedience under Stalin // Contending with Stalinism. Soviet Power and Popular Resistance in the 1930s / Lynne V., ed. Ithaca, 2002; Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley, 1995. Р. 238–279; Fitzpatrick Sh. Everyday Stalinism: Ordinary Life in Extraordinary Times. N. Y., 1990. Р. 40–66. Обстоятельная библиография исследований черного рынка периода брежневского «застоя» дана в: Grossman G. The Second Economy in the USSR and Eastern Europe: A Bibliography // BerkeleyDuke Occasional Papers on the Second Economy in the USSR. 1990. № 21.

[20] Из Московской конторы, например, писали: «Почти у каждого из наших универмагов, а подчас и в самом универмаге можно встретить группы спекулянтов-жуликов, предлагающих купить или продать товарную книжку или товары Торгсина» (РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 95. Л. 20).

[21] РГАЭ. Ф. 4433. Оп. 1. Д. 26. Л. 127.

[22] Там же. Д. 38. Л. 18.

Источник: polit.ru